В субботнем номере Ъ была опубликована статья Юрия Арабова, представляющая его точку зрения на отлучение Льва Толстого от церкви. Сегодня обозреватель Ъ МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ излагает свое видение проблемы.
По урокам XX века русское общество сумело более или менее пересмотреть практически весь свой старый символ интеллигентской веры: нет столь когда-то простого и ясного отношения ни к чудовищному царизму, ни к народу-богоносцу, уже не слышно громозвучное "Почва, гуманность, коммуна, прогресс и что кто-то заеден средою". Пожалуй, лишь в одном прежнее credo незыблемо, как скала — в неприятии церковной анафемы на гр. Л. Толстого.
Любопытна реакция известного деморосса Глеба Якунина на свое недавнее отлучение: отлученный тут же сообщил, что "считает для себя честью быть в одном ряду со Львом Толстым, который тоже был отлучен от Церкви". Если бы Якунин был просто светским вольнодумцем или же создателем нового религиозного учения, такая гордость была бы еще понятна, но вся соль в том, что Якунин искренно считает себя православным клириком, гонимым иерархами за разоблачение их былых связей с КГБ. Можно отвлечься от того факта, что вызванные такими причинами дурные отношения с иерархами РПЦ вряд ли могут быть вполне уместным основанием для перехода в юрисдикцию И. А. Денисенко (монаха Филарета), известного своей открытой брачно-семейной жизнью, жестокими гонениями на униатов и агентурной кличкой "Антонов". Даже если все разоблачения Якунина касательно епископов РПЦ соответствуют действительности, своим переходом под начало монаха Филарета (б. Киевского митрополита) председатель Общественного комитета защиты свободы совести в лучшем случае сменял шило на мыло. Интереснее другое: человек, считающий себя, в отличие от епископата РПЦ, вполне православным, видит честь в том, чтобы оказаться в одном ряду с Толстым, "блядословно отвергавшим Святые Таинства", как говорилось в чине анафемы.
Иерархия ценностей довольно простая: честь пребывать в обществе великого писателя и известного мыслителя значительно важнее, чем воскресение Христа и таинство Евхаристии, известным мыслителем полностью отвергаемые. Ipso facto победа над смертью и причащение к вечной жизни не слишком существенны для человека, считающего себя православным христианином — главная истина христианства находится в чем-то другом, а слова Павла из Тарса "Если Христос не воскрес, то и вся вера наша напрасна" относятся к последующему искажению чистого евангельского учения.
Конечно, можно заметить, что Глеб Якунин — фигура слишком причудливая и трагикомическая, чтобы из несуразных речей бывшего священника делать столь далеко идущие выводы об особенностях расхожих взглядов на христианство. Но член политбюро ЦК КПСС, "отец перестройки" (по мнению либералов), "жидомасон" (по мнению патриотов), академик А. Н. Яковлев — фигура вполне респектабельная, ходячим анекдотом его никто не считает, даже патриоты. Однако академик, проникшись буддийским учением, также с легкостью сумел синтезировать буддизм и христианство. Последнее по необходимости было очищено от искажающих наслоений. Если буддизм, по мнению акад. Яковлева, последовательно проводит великий принцип ненасилия, то христианство (т. е. Христос) фразами типа "Я не мир принес, но меч" отступает от этого принципа, что и привело к прискорбным историческим последствиям. Наиболее же близким к подлинным идеалам христианства акад. Яковлеву видится опять же Толстой, тогда как отлучение Толстого — очевидный грех или, по крайней мере, сугубая ошибка Церкви.
На всякого мудреца довольно простоты. Если бывший шеф-идеолог проникся учением Будды Гаутамы, то, конечно же, вольному воля, спасенному рай. Но решительно непонятно, почему шеф-идеолог, по своему прежнему роду службы обязанный вроде бы разуметь различие между христианством и буддизмом (на то и "Курс научного атеизма" имелся), не может прямо и достойно назвать себя буддистом, а, немного похвалив Будду, тут же начинает очищать христианство от наслоений. Буддийская вера вроде бы не гонима, и даже чтима в народе, о чем свидетельствует частушка "Выхожу я в поле чисто,// Глядь, а там сидят буддисты.// Развалились на меже, //Просветленные уже" — и тем не менее. Беда не в том, что человек добросовестно не верует в Христа (пути Господни неисповедимы), а в том, что он называет свое учение христианским, не имея к тому должных оснований. Чем до А. Н. Яковлева не менее успешно занимался и гр. Л. Н. Толстой.
Причина, вероятно, в том, что современный интеллигент склонен искать в христианстве прежде всего этическую составляющую — он ее находит, и она кажется ему превосходной и возвышенной. Полагая, что именно в том и состоит соль Христова учения, он, как человек образованный, не может не видеть, что столь же превосходные этические принципы содержатся также и в других религиозных учениях. Отсюда естественное стремление вычленить главное и роднящее Новый Завет с другими великими книгами, т. е. этические заповеди, а то, что не имеет непосредственного отношения к правилам счастливого жизнеустройства (воскресение Христа, например) подвергнуть благоумолчанию — и назвать все это подлинным христианством. Толстой рассуждал как типичный интеллигент, и интеллигенция не могла этого не оценить и не вступиться за своего — уже почти сто лет она искренно осуждает Церковь за отлучение великого проповедника Нового Евангелия.
При этом немного игнорируются существенное обстоятельство. Говоря совсем уж грубо, новозаветная этика не содержала в себе ничего существенно нового сравнительно с современными ей учениями. Согласно Талмуду, рабби Гиллель, которого пришелец попросил объяснить ему Тору за то время, что он стоит на одной ноге, отвечал: "Не делай другому того, чего не желаешь себе. В этом весь Завет и Пророки, а остальное лишь комментарии". Потрясающая новизна Благой Вести заключалась не в новых этических правилах, следование которым приведет к полезным результатам, а в том, что смерти больше нет. "Смерть, где твое жало? ад, где твоя победа?"
Если смотреть на вещи таким образом (что, собственно, и делает Церковь), крайнее сходство христианства с буддизмом как таковым или буддизмом по-толстовски сменится существенным различием. Этика христианства направлена на обретение полноты совершенного бытия с Богом. Этика толстовства направлена на достижение блаженного небытия. Бог христиан — это Тот, Кто в Своей неизреченной любви даровал им жизнь вечную. Бог Толстого — это некто, кто из малопонятного далека, никому ничего не даруя, раздает общеполезные указания.
"Воскресение — вот паспорт истинного Бога", — писал в своей полемической книге против Толстого В. С. Соловьев. Если же некто, не предъявляя этот паспорт, говорит от имени Христа и попутно устами своего пророка, т. е. яснополянского графа отрицает воскресение из мертвых и глумится над главным таинством Церкви, то в Писании довольно указаний на то, кем же на самом деле является этот некто.
Это что касается мистической стороны дела. Но есть и сугубо каноническая. Существует признаваемые всяким членом Церкви Символ Веры, Св. Писание и Св. Предание. Если некоторый человек публично их отрицает и сознательно отвергает какие бы то ни было церковные увещевания, то Церковь вправе констатировать явное и добровольное отпадение этого человека от Церкви, что и называется отлучением. Приходится выбирать между констатацией факта и самоупразднением Церкви, ибо осуждать Церковь за отлучение Толстого или иного еретика — значит требовать от нее, чтобы она признала свой Символ Веры вещью малозначащей сравнительно с удовольствием находиться в обществе автора "Войны и мира".
Интеллигентам бывает свойственно рассматривать роман-эпопею "Война и мир" и Предвечного Бога как равнозначные и, во всяком случае, соизмеримые сущности, но в Церкви так думать не принято.
К этому нечего добавить.