Популярный драматург продолжает работать режиссером
Александр Галин, самый популярный из драматургов "новой волны", поставил в театре "Современник" собственную пьесу и исполняет в ней одну из главных ролей. В первом представлении он на сцену не вышел: Ефима Голдина, руководителя труппы бродячих кукловодов, сыграл артист Александр Назаров. Пьеса называется "Аномалия".
Уступив первую очередь и первые лавры профессионалу, Галин поступил разумно и правильно. Он доказал, что к делу относится всерьез и не хочет, чтоб его работу считали диковинкой. Надо же, сам написал, сам поставил, сам играет — ах, как интересно! Если интересно только это, значит затея провалилась.
Не претендуя на исключительную одаренность, Галин чувствует, что в театре способен работать наравне с хорошими, пусть не первоклассными, специалистами. Он не ошибается: "Аномалия" — одна из самых стройных премьер "Современника" в текущем десятилетии. Постановка не эффектна, но добротна. Никто не рвался внести вклад в историю искусства: новые формы, может быть, и желанны, но если их нет, обойдемся привычными. Здравомыслие — редкое качество для дилетанта; Галин доказал свое право числиться среди мастеров.
Эмиграция в смежную профессию чаще всего — симптом творческого кризиса. Надеюсь, что случай Галина — исключение из правила, что заняться сценической практикой его побудила лишь горячая любовь к живому театру, а работается драматургу по-прежнему хорошо и легко. Эта надежда позволяет признаться: "Аномалия" — худшая из галинских пьес, мне известных.
В каком году она написана, точно узнать не удалось. По некоторым приметам можно предположить, что пьеса появилась на свет (или хотя бы задумывалась) в ранние перестроечные годы. Тогда драматурги торопливо валили в кучу свежеразрешенные темы, проблемы и подробности жизни. Сумбурность никого не смущала, она была стилистическим признаком современности. "Аномалия" узнаваемо нескладна и узнаваемо затейлива.
Автобус с актерами, обслуживающими детские сады российского захолустья, каким-то образом выезжает к засекреченному военному объекту. Среди приехавших: актриса легкого поведения Таня, актриса с чистым сердцем Жанна, юноша Илюша, трогательный и гениальный, бывший солист балета Василий, пострадавший за сексуальную революцию, ветеран войны и труда Валентина, легендарная исполнительница роли Мальчиша-Кибальчиша и так далее. Среди встречающих: честный, крепко пьющий подполковник Хребет, нечестный полковник Коровин, коварный бизнесмен, прибравший все вокруг к рукам, но ставший импотентом и тому подобное. По ходу действия возникают самогон, французское шампанское, американские доллары, стратегические ракеты и возгласы типа "Как мы во всем этом существуем? Они делят миллиарды, убивают друг друга и при этом приветствуют актеров!". Действие, как и положено, кончается ничем: только полковника Хребта (Хребета?) убивают где-то за сценой.
Пересказывать фабулу "Аномалии" подробнее значило бы оказать театру дурную услугу: у потенциального зрителя сведет скулы. Все предсказуемо, приблизительно и все как-то ни к чему. Пьесы из постсоветской жизни отличаются общим свойством: их персонажи живут по двойному календарю. Эмблемы сегодняшнего времени нанизываются, как на шампур, на сюжетные линии образца XIX века (преимущественно мелодраматические и водевильные). Господствует настроение лживой живости — и исходные ситуации всегда берутся попричудливей, понеправдоподобней. Это помогает уверенней пользоваться шаблонами и эрзацами.
"Проблема заключается в том, как посмешнее сказать неправду", — говорит персонаж Ефим Голдин, и мы вряд ли ошибемся, расслышав голос автора. Александр Галин хорошо знает механизмы смешного и трогательного, он всегда найдет, чем зацепить зрителя. У него есть свой набор эмоциональных отмычек, а для самых неотзывчивых зрителей, например для критиков, припасено несколько забавных реминисценций — вроде спора о том, где растет тархун, в Азии или в Грузии (это, разумеется, отголосок ссоры из-за черемши и чехартмы: "Три сестры", 2-е действие).
Каждому из персонажей Галин дает шанс заявить о своей душевной сложности. Он умеет хорошо выписывать роли, и этим умением искупаются любые огрехи композиции. Драматургия Галина в сущности самоигральна. К режиссеру она предъявляет лишь одно требование: не навреди. Доверься течению действия и плыви, не размахивая руками. Если уж очень невтерпеж, придумай несколько оригинальных интонаций — через десяток-другой представлений они все равно сотрутся.
Понятие о художественной целостности, выработанное режиссурой ХХ века, из сегодняшнего театра понемножку выветривается. Режиссура вновь возвращается к честному ремеслу показа и разводки, к добротной безыдейности, к обслуживанию популярных артистов: упираются немногие избранные. Однако в спектакле Галина художественная целостность несомненна. Это не столько заслуга режиссера, сколько плод работы художника Давида Боровского. Его металлическое подземелье, подернутое ржой и багрянцем, замечательно организует актерскую игру, управляет ритмом общей жизни и направлением движений. Центр композиции заполнен металлом и дымом, персонажи оттесняются к краям сцены: этот мир выдавливает людей из себя — либо без остатка в себе растворяет. Пространство так жестко и властно, что актерам "Современника" волей-неволей приходится держать форму. Сказать, что они играют замечательно, было бы преувеличением — но, во всяком случае, они работают осмысленно. Стремятся к точности, дорожат партнерством, стараются не кривляться. Это, кроме шуток, серьезное достижение.
АЛЕКСАНДР Ъ-СОКОЛЯНСКИЙ