Американская практика широкой гласности в вопросах высшей меры наказания — феномен значительно более варварский, чем глухая российская закрытость в этом вопросе.
Когда в 1850 году Императорская академия наук отрядила своего ученого сочлена с исследовательской экспедицией в Североамериканские Соединенные Штаты, Николай I наложил на прошение о командировке следующую резолюцию: "Согласен, но с тем, чтобы обязать его секретной подпиской ни под каким видом не употреблять в пищу человеческого мяса". Анекдот времен Николая Павловича не лишен актуальности при обращении к некоторым особенностям американской пенитенциарной практики.
Приняв за аксиому, что гласность — это хорошо, российское общество лишь постепенно, методом проб и ошибок уясняет, что когда хорошо, а когда и не очень — см. скандалы по поводу сенсационных разысканий СМИ, либо вторгающихся в недозволенные приватные сферы, либо осуществляемых недозволенными в приличном обществе способами. Гласность в вопросе о смертной казни относится к сходным явлениям.
"Гласность" и "публичность" — ближайшие синонимы. Американская практика сбора общественности у ворот тюрьмы, где происходит казнь известного толпе преступника, отслеживания времени приведения приговора в исполнение, напряженного общественного интереса к техническим деталям казни — все это неотъемлемые элементы ритуала публичной смертной казни. Хотя сама казнь недоступна непосредственному наблюдению посторонних, прочие элементы гласности этот изъян более или менее восполняют. Согласно новейшим критериям кинематографической нравственности, порнографией считается показ детородных органов в рабочем состоянии, а все прочее, хотя бы и сколь угодно откровенное, — лишь эротика. Американской общественности недоступна лишь порнография казни, тогда как щекочущая эротика смерти — вполне.
Вообще говоря, прежде чем требовать гласности в вопросах приведения приговора в исполнение, следовало бы осознать, что максимальная гласность в этом вопросе достигалась в те времена, когда эшафот ставился на рыночной площади и казнь происходила при максимальном стечении народа, жадно ловящего все подробности увлекательного зрелища. Лишение казни публичности и перенос ее за наглухо закрытые двери тюрьмы, где убийство именем государства вершится тайком, на рассвете, — это очень важный момент в смягчении общественных нравов, не менее важный, чем отмена пытки и квалифицированной смертной казни. Не случайно вслед за отменой четвертования, колесования etc. Европа в течение всего лишь полувека отказалась и от публичных казней. Общество, будучи по каким-либо причинам еще не в силах отказаться от смертной казни, уже, однако, не признает за ней свойств священнодействия, т. е. торжества высшей справедливости (торжество отчего же и не обставить со всей возможной публичностью?), а видят в ней лишь грязную необходимость, которую надо всемерно скрывать от посторонних глаз, как в хорошем обществе принято скрывать известные физиологические отправления.
Историческая цепочка "священное жертвоприношение, осуществляемое совершенно безотносительно к виновности жертвы" — "жертвоприношение, где в качестве жертвы выступает осужденный преступник" — "казнь как публичный ритуал по возвеличиванию государственной справедливости" — "глухо закрытая казнь, ищущая себе оправдания единственно в необходимости" на том и обрывается. Дальше идет отмена смертной казни как деяния, окончательно лишенного моральной и религиозной санкции. Рассматривая эту шкалу, ведущую нас от свирепого первобытного варварства к смягченным нравам новейшего времени, придется признать, что Россия стоит на этой шкале существенно выше Америки, пытающейся сохранить за убийством от имени государства максимум публичности.
Тому возможно самое простое и грубое объяснение. Американская статистика насильственных преступлений существенно выше, чем соответствующая российская. Соответственно и американская общественность в своем отношении к смертной казни стоит на том уровне, который прочие европейские страны благополучно миновали еще в середине XIX века. Бесспорно, российские нравы (в том числе и в части наказаний) недопустимо дики, но вряд ли советы, исходящие от начальников народа, стоящего на еще более ранней степени дикости, тут будут особенно полезны.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ