Долготерпеливый политолог или просто любопытствующий фанат телеаналитики, отсмотрев в минувшие выходные соответствующие программы трех ведущих каналов, имел бы полное основание изумиться: речь словно бы шла о трех разных неделях, да к тому же в трех разных странах. Россия на этой неделе у каждого получилась своя. У Сергея Доренко — пейзанская, народная, исконно-посконная. У Николая Сванидзе — европейски-раздумчивая, где Давос — тот же Брянск, а Херсон и Потсдам — города-побратимы. Россия же киселевская затейливостью и напряженной страстностью дворцовых интриг наводила на мысль о несомненном византийском влиянии.
Оно и понятно: Евгений Киселев — единственный из ведущих, кто является непосредственным участником обозреваемых событий или, по меньше мере, мыслит себя таковым. Так или иначе, "Итоги" на этот раз — вопреки названию — были посвящены суровой схватке с грядущим триумфатором, новоиспеченным парламентарием Александром Коржаковым. К вечеру воскресенья битва сия в любом случае была из рода "остроумие на лестнице": выборы состоялись, опальный страж неумолимо побеждал, силою тугой мошны и государственной искушенности побив и красоту в лице заранее отставленной Избиркомом г-жи Мавроди, и интеллект в лице гроссмейстера Карпова, равно как и местных кандидатов. Спокон веку на Руси варягам веры больше — и тут призывы пафосного Киселева были обречены, даром что и припоздали.
Праведный гнев Киселева обращен был, впрочем, не на одну только бездействующую прокуратуру. Даже и сильней ретивое взыграло, когда речь зашла о неких малотиражных изданиях, читаемых, по слову Киселева, разве что в пределах Садового кольца, которые покусились на "Итоги" и его ведущего. Обида, глубокая обида сквозила в горьких пассажах благородного комментатора. Она и не позволила назвать — какие именно это были издания: и такой антирекламы были они, очевидно, недостойны. Зритель так и оставался в неведеньи: отчего же протежируемому супостатом Коржаковым еженедельнику "Лица" уделено было столько слов и кадров? И не есть ли это сильнейший случай той самой невольной рекламы, коей бежал Киселев в своей филиппике о жалких малотиражных моськах, посягнувших облаять итогового слона?
В отличие от ситуативно трепетного Киселева, Доренко был трепетен a priori и мог бы, слегка перефразировав известную рекламу, сказать, что взволнованность — неотъемлемая часть моего сценического облика. Соответственно и главный сюжет субботнего "Времени" выбран был волнительный, в духе почвенно-народнической мифологемы. Злой чиновник с говорящей фамилией Барчук обидел стариков. Кляли старики злую власть, тужили да смирялись. Прознал про то добрый царь, ударил скипетром оземь, да и поклялся стариков не обижать, а пенсию им платить. Лавры народного заступника вообще атрибут почтеннейший, и ничего худого в желании снискать их, разумеется, нет. К несчастью, едва ли не во всех народно-трогательных начинаниях отечественных мастеров телекамеры обнаруживается какой-то роковой изъян. Некие уши торчали и из доренковского сюжета из деревни Хреново. Обнаружены были в означенной деревне совершенно лубочные старик со старухой, которые на фоне румынского серванта с чешским хрусталем и бумажных иконок предались воспоминаниям о том, как хорош был порядок при Андропове, Брежневе, Сталине. Впрочем, пик исторической славы деревни Хреново приходился на времена более отдаленные: именно в здешних болотах местный житель Иван Сусанин утопил незадачливых поляков. Наследники славного партизана заезжих корреспондентов обижать не стали и на прогулку по окрестностям, очевидно, не повели — хотя, надо полагать, московская съемочная группа хреновчанам ничуть не ближе по своим вкусам, пристрастиям и, извините, менталитету, чем ляхи-воители их отдаленным пращурам. То есть представить себе журналиста, который живет в Москве, ходит, может быть, в клуб Tabula Rasa, одевается в Marlboro Classic и ездит отдыхать на Кипр и в Иннсбрук — и притом выдает за чистую монету стилизации в духе журнала "Наш современник", — как-то, воля ваша, затруднительно. Мы не говорим, что таких стариков не бывает. Мы не говорим уж тем более, что снимать деревенских старцев имеет право разве что тот, кто сам ходит в лаптях и нагольном тулупе. Речь о том, что провалы вкуса обыкновенно свидетельствуют либо о неискренности, либо о недомыслии. Либо о том и другом сразу.
Хэппи-энд доренковского сюжета выглядел так: царские палаты. Общим планом — так, чтоб не разглядеть то, что единственно и интересно нам, смертным, там, в царских палатах — лицо президента. Так вот лица не разобрать и, соответственно, не понять — как он? Зато царственное слово слышно отлично: "Барчук, понимаешь, взял да брякнул, — узнаем, узнаем лексику и интонацию, — что не будем платить пенсии работающим". Но не бывать по-барчуковски: все будет. И пенсии будут. И песни, и танцы, в коих закружатся поселяне и поселянки.
Тема чиновника-лихоимца еще раз по-доренковски звонко и неточно зазвучала в сюжете с покушением на замминистра финансов А. Вавилова. Тут уж было совсем простенько: нам показали ухо вавиловской жены с неким украшением. Назвав изумруд бриллиантом, Доренко вопрошал в том духе, что, мол, откуда у обычной жены скромного замминистра эдакая-то роскошь? Рядом с утлым социалистическим бытом хреновских старцев оно, конечно, и вопиюще. Да только вот — кто его знает, может это и не изумруд? (Что не бриллиант — уж точно.) Может — бижутерия?
Тем более что в предыдущем сюжете, посвященном реституции, Доренко явил вполне европейский взгляд на вещи, сводящийся к тому, что ценности надо вернуть — ибо ценности в изрядной части не государственные, а принадлежавшие частным лицам. То есть право собственности выше исторической справедливости. Но: quod licet Jovi, non licet bovi. То, что бесспорно справедливо в отношении германских коллекционеров, вовсе неверно в отношении супруги российского заместителя министра.
Финал передачи ознаменован был специфической риторической фигурой из тех, к которым постоянный зритель программы Сергея Доренко уже привык. "Случившееся с Вавиловым — несомненно очередной вызов правоохранительным органам. Бандиты им уже не просто бросают перчатку, а хлещут по щекам, и правоохранители утираются. Если, конечно, это не они сами подложили бомбу. Всего вам доброго". Это домашнее, почти милое мефистофельство выдает в г-не Доренко прилежного читателя русских классиков разночинской эпохи и несколько напоминает героев Ф. М. Достоевского: они, как никто, умели сочетать инфернальный юмор и боль за народ.
Николай Сванидзе пошел совершенно другим путем. Его "зеркало" на этот раз оказалось совсем уж европейским: с европейской политологией, европейской иерархией новостей и затейливыми метафорическими связями между сюжетами. По-европейски качественным и по-европейски же скучноватым.
Теперь, когда Николай Сванидзе стал генеральным директором Российского канала, схватки с родной почвой предстоят, очевидно, нешуточные. Наша же колонка попрощается с одним из персонажей. Ведь как говаривал любимый мыслитель вверенного отныне попечениям Сванидзе телеканала Козьма Прутков — никто не обнимет необъятного.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ, АЛЕКСАНДР Ъ-ТИМОФЕЕВСКИЙ