Историкам гражданской войны, исследователям советского историко-революционного кино, а равно рассказчикам анекдотов про Василия Ивановича было бы интересно обратить внимание на реальный статус комдива Чапаева. Он — не кто иной, как полевой командир, своего рода русский Шамиль Басаев образца 1919-го.
Вопрос о том, найдутся ли чеченские бр. Васильевы, которые снимут героико-революционный фильм "Басаев", а равно станут ли последующие поколения чеченцев сочинять анекдоты про Шамиля Басаевича, а также чеченских Анку, Петьку и Фурманова (в качестве последнего прекрасно смотрелся бы Гульдиманн), разумно этим самым грядущим поколениям и оставить. Мы же пока что можем лишь констатировать, что за вычетом неизбежных национальных особенностей, по своим вненациональным признакам, как-то: храбрости, невежеству, смекалке, косноязычию, простодушию, жестокости, а равно и по функции, исполненной ими (Басаевым более удачно, так ведь и противостояли ему далеко не каппелевцы) на театре военных действий, Шамиль Басаевич и Василий Иванович — близнецы-братья. Люди жестокосердые, коим чужая головушка — полушка, да и своя шейка — копейка. Влиятельные полевые командиры.
Тем не менее в русском сознании мифологические герои гражданской войны сами по себе, а полевые командиры — сами по себе. Очевидное сходство не ощущается. Феномен тем более любопытный, что, если судить по одному из важнейших мифологических источников — советской киноклассике, гражданская война велась исключительно полевыми командирами: "Щорс", "Чапаев", "Котовский", "Александр Пархоменко". Герои фильма "Мы из Кроштадта" — тоже типическое незаконное вооруженное формирование, а в "Неуловимых мстителях" регулярных войск — ни белых, ни красных — нет вообще как социального явления.
Понятно, почему это так. У полевых командиров было два важнейших преимущества, обеспечивших их монопольную роль в создании мифа. Во-первых, они отвечали традиционному фольклорному представлению о героической вольнице. Третий Интернационал Третьим Интернационалом, но за душу берет более черноземно-почвенное "Любо братцы, любо, любо братцы жить, с нашим атаманом не приходится тужить". Фольклоризация истории защищает от могущих возникнуть нежелательных мыслей об ужасе творившегося в 1918-1921 гг. массового братоубийства. Во-вторых, у полевых командиров было то ценное качество, что все они были мертвы. А значит — не могли вдруг оказаться свежеразоблаченными врагами народа. Мифы о них можно было слагать смело, не опасаясь, что завтра их придется спешно изымать из обращения.
Но поскольку практически вся мифология первоначальной героической эпохи держалась на сказаниях о полевых командирах, то вполне, казалось бы, невинные и по преимуществу довольно глупые анекдоты про Василия Ивановича сыграли судьбоносно-деструктивную роль в развитии советской ментальности — они подточили несущую конструкцию мифа об изначальной эпохе. В лице Василия Ивановича русский народ осмеивал поэзию героической вольницы.
В кипучем ходе реформ в результате быстрого одичания общественной жизни героический образ полевого командира возродился, но уже в совершенно раздвоенном виде. Люди простого звания вновь исполнились духа вольницы, которую ныне именуют братвой. Современный шлягер "Братва, не стреляйте друг в друга" и песня из историко-революционного фильма "Александр Пархоменко" "Дожить бы, дожить бы, до свадьбы-женитьбы" независимо друг от друга восходят к старинной разбойничьей песне "Не шуми мати, зеленая дубравушка". Люди же более просвещенные и оттого ориентированные не на устную, а на письменную традицию возлюбили непосредственно Шамиля Басаича, видя в нем борца за правое дело, т. е. Робин Гуда, Ринальдо Ринальдини или Фра Дьяволо, с которых до известной степени также списывались героические образы Чапаева, Щорса или Котовского. Но и у людей книжных, и у людей некнижных произошло окончательное возвращение к первоначальным историко-культурным истокам, в ходе которого они даже и не вспоминали о сформированном предыдущей эпохой воплощении тех же самых схем — о полевом командире эпохи гражданской войны. В своем мифотворчестве и культурные верхи, и культурные низы общества предпочли оригиналы спискам, а влиятельный некогда полевой командир Василий Иванович окончательно сделался достоянием немногих ученых любителей старины.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ