Где живут ежики

 
Сюда можно попасть двумя путями. Первый — проехать на машине мимо высотки на Котельнической набережной и Библиотеки иностранной литературы. В соседнем переулке у стильного "Ле Клуба" паркуются джипы, а в ресторане напротив подают севрюгу в брусничном соусе. Все это проезжаешь и оказываешься на территории центра. И есть второй путь. Получаешь повестку из военкомата, отправляешься в Чечню. Там тебе простреливают голову. Ты остаешься в живых, но полностью теряешь память — забываешь, как говорить и ходить. И мама с папой тебя сюда везут. Почти никогда — любимая девушка, которой не нужен двадцатилетний инвалид. Везут, чтобы профессор Виктор Шкловский и его доктора научили тебя, как жить дальше.

Это место называется Центр нейрореабилитации и патологии речи. Я попросила у профессора Шкловского разрешения сделать репортаж из его центра. Он заметил, что терпеть не может журналистов. Но репортаж разрешил. Меня одели в белый халат и велели представляться молодым доктором.
       
Здоровые улыбки
       По коридору медленно шел парень с палочкой. Ему лет 25, но точно сказать трудно — перекошен левый глаз, на лице ожоги. Увидел нас со Шкловским, заулыбался. Открыл рот, стараясь что-то сказать. Не получилось — звуки были невнятными. Он неловко подтянул ногу, стараясь показать, как хорошо может сделать шаг. И попробовал проговорить слово еще раз. Вышло: "Ра-а". Шкловский хлопнул парня по плечу:
       — Ну, что ты хотел сказать? Говори. Ты же все умеешь, не прикидывайся! Наверное, ты хотел поздороваться?
На этих тренажерах раненые солдаты и офицеры учатся ходить. Этот парень уже передвигается без помощи медсестры
       Парень смущенно заулыбался, задвигал ртом и уверенно произнес:
       — Здравствуйте!
       Примерно так произносит это слово ребенок лет двух. Но я все равно поняла, потому что внимательно слушала.
       — Ты у нас давно? — спросил Шкловский.
       В ответ: "Э-э... не-э". Пауза. "Нэ на-ю-у". Опять улыбается. Я тоже, потому что для него важно сказать слово, а это — успех и радость. Мне хочется плакать. Поэтому улыбаюсь еще сильнее. Недавно этот парень нарисовал зайца — мне его показал Шкловский. И он у него получился неплохо.
       — Как не знаешь? Ты все врешь, знаешь! — ругается Шкловский.
       — Да-но. Давно. Ти-ы. Три мэ-я-тса. Уот,— улыбается парень и так хвастливо смотрит на меня: получилось! Он делает едва заметное движение кистью руки, которая неестественно изогнута и не двигается. Мол, смотри, доктор, а я уже умею двигать пальцами.
       — А что ты у нас тут делаешь? — серьезно спрашивает профессор.
       Парень опять нелепо улыбается и показывает на голову. Ничего не говорит. Потом: "Го-ло-ва". Показывает на ногу, которая не двигается: "Но-а".
 
       — А что с тобой случилось? Почему ты учишься ходить? — обыденно спрашивает доктор.
       — На-ю (знаю). Слэ-ля-ли (стреляли). Пу-ля,— он улыбается еще шире.
       — А как тебя зовут?
       — Нэ на-ю-у.
       — Как это не знаешь? Ты же на прошлой неделе сам вспомнил и рассказал нам. Думай, не ленись.
       — Па-ша.
       Мы вместе идем по коридору. Доктор спрашивает, сколько слов из карточки логопеда выучил Павел, сколько раз он прошел сегодня по коридору и сколько раз занимался на тренажере. Павел пошел в столовую, стуча палкой о ковер: начался обед.
       — Это сержант. Получил пулевое ранение. Когда он к нам поступил, не помнил вообще ничего. И никого не узнавал. А ходить не мог,— прокомментировал Шкловский.
       Возле уютного фойе с мягкими креслами и телевизором мы встречаем крепкого брюнета. Тоже с палочкой. У него шрам на шее. Еще я замечаю, что у него неправильная форма черепа.
       — Ну здравствуй, как дела? — спрашивает Шкловский.
       — Хо-о. Хорошо,— этот парень очень серьезный и не такой веселый, как Паша.
       — Ты уже сегодня занимался?
       — Да-а.
Группа лечебной физкультуры. Чтобы сделать пять шагов по коридору, нужно работать со своим телом по несколько часов в день
       Врач берет мою руку, подносит ее к голове брюнета. Я прикасаюсь рукой к левой части головы. И понимаю, что там нет части черепа. Вместо черепа — большая вмятина. Но под волосами этого не видно.
       Молодой человек нелепо улыбается и смотрит на меня. А я не знаю, как реагировать, и спрашиваю:
       — Не больно?
       — Нет,— он улыбается.
       — Как тебя зовут? — спрашивает Шкловский.
       — Не знаю.
       — Откуда у тебя эта дырка на голове?
       — Не помню.
       — Ну что ж. Не знаешь, не помнишь,— будем продолжать заниматься.





Слева - Кафка, писатель. Справа - профессор Виктор Маркович Шкловский, руководитель Центра нейрореабилитации и паталогии речи
       Шкловский поясняет, когда мы пошли дальше по коридору:
       — Он у нас не так давно, три недели. Осколочное ранение. Офицер. Пока еще ничего не вспоминает, но слова уже выговаривает. Ходит, но правая рука и левая нога парализованы.
       Мы заходим в палату. Там шесть кроватей. Каждая аккуратно застелена покрывалом. На тумбочках вазы с цветами. Кое-где бутылки с минеральной водой и чашки с недопитым чаем. На кровати сидит молодой парень с изувеченными глазами, в шрамах и читает книгу. Увидев нас, он улыбается.
       — Что читаешь?
       — Я учу басню. Завтра мне ее нужно прочитать наизусть,— он говорит медленно, стараясь четко выговорить каждое слово.
       — Уже ходил сегодня?
       — Нет. Только на кровати занимался, делал упражнения.
       Шкловский рассказывает, что у них проходят реабилитацию и чеченские солдаты. Один из них сначала воевал на стороне Чечни, а потом его расстреливали свои за то, что он их предал. Он выжил и теперь лечится в Москве.
       
Павел получил ранение в голову. Он не помнил, как его зовут, не мог ходить. Недавно сделал первый шаг. Пока - с костылем
Память танкиста
       В другой палате две койки. На подоконнике пачка печенья, тарелка с домашними пирожками и ваза с пионами. С одной кровати встает парень. У него вмятина на лбу и нет части щеки. Он улыбается. С другой кровати встает маленькая женщина лет пятидесяти. Здоровается с доктором и спешно рассказывает, что сегодня они произносили слова больше часа и двигали правой ногой двадцать минут.
       — Молодец! — доктор весело хлопает парня по плечу. Что, говорят, на девушек уже смотришь? Смотри у меня! С ними надо быть поосторожнее! Рассказывай, как зовут твою маму.
       — Те-тя.
       — Нет, как ее зовут? Она же с тобой здесь каждый день, а ты такой невежливый — не называешь маму по имени.
       Женщина не выдерживает и говорит:
       — Скажи: "Га-ля".
       Доктор укоризненно смотрит на маму Галю и ругает ее. Молодой человек смущается и говорит:
       — Га-ля.
       — Хорошо говоришь! А тебя-то как зовут?
       — Ну, э-та. Так же. Га-ля,— парень трогает голову и понимает, что сказал что-то не то.— Не Га-ля. Во-ло-я.
       — А что с тобой случилось? Как ты сюда попал? — спрашивает Шкловский. Мама Галя стоит позади сына, и я замечаю, что она прикрывает лицо руками и напряженно смотрит на меня из-за спины Володи.
       — На-я-ад (наряд). Де-жу-ил. Бах! Было боль-но. А сей-ас — нет,— Володя трогает рукой голову, давая понять, что у него все в порядке.
       — А где ты был в наряде?
       — Не наю. Нет, знаю! А-ми-я. Армия,— слово "армия" Володя произнес четко и гордо.
       Володя — лейтенант, командир танкового взвода, объяснил мне Шкловский. Их танк взорвался. Он выжил. Когда мы вышли из палаты, логопед Ольга Денисовна Ларина, заместитель Шкловского по психологической патологии, рассказала:
       — Володя нас часто удивляет. Когда он занимался с логопедом, врач показывала ему картинки в компьютере. Это специальная компьютерная программа, чтобы учить, как называются предметы и произносятся слова. Там есть раздел — картинки с оружием. Володя не вспомнил ни пистолет, ни рогатку, ни самолет. Но когда увидел танк, очень внятно спросил: "А почему у вас тут нарисован американский танк?" Даже ни разу не запнулся. Он ведь танкист.
       
Это Александр, лейтенант, танкист. Когда он поступил в центр, не мог произнести ни звука. У него были полностью парализованы правая рука и нога. На этой неделе он собирается обратно - в воинскую часть
Черепно-мозговая психология
       Мне показали карточки и тексты, с которыми ежедневно работают пациенты. На карточках — лиса, утюг, стол, девушка. Тексты разные — от истории на десять строк про то, как живут ежики, до сложных текстов о Средневековье.
       — Кстати, я заметил, что быстрее всего многие вспоминают ненормативную лексику,— рассказывает Шкловский.— Разумеется, мы этому их не учим. Был один офицер. Он, как только вспомнил, как его зовут, начал через слово говорить: "Бл..., е-ный в... Сережа. Ну, на х..., Сережа". А остальные слова не помнил.
       В другом кабинете — стенд с приборами для социальной реабилитации. Здесь пациентов учат, как пользоваться выключателем, краном, телефоном и прочими бытовыми приборами.
       Шкловский рассказывает, что память восстанавливается трудно. Есть большая разница между ранениями в левое и правое полушария мозга.
       — Самое страшное — очаговое поражение левого полушария мозга. При этом наступает паралич правой руки и ноги, парализуется речевой аппарат, полностью нарушаются высшие психические функции. Эти молодые ребята 19-23 лет становятся совершенно беспомощными — они фактически ничего не помнят, не могут общаться с окружающим миром и даже обслуживать себя.
       При ранениях с такими тяжелейшими последствиями почти у всех больных возникают депрессия, суицидальные мысли. Лечение комплексное и занимает до двух лет. По мере курса реабилитации человек начинает вспоминать события из прошлой жизни, узнавать людей, ассоциировать предметы и понятия, произносить слова, передвигаться.
По специальным компьютерным программам логопеды и психологи учат ребят узнавать предметы и произносить слова
       — К сожалению, к нам попадают единицы из сотен,— говорит профессор.— И многие — лишь благодаря усилиям своих родителей. Ведь сначала раненых с черепно-мозговыми травмами отправляют к нейрохирургам. Врачи спасают им жизнь. А дальше человек должен попасть к нам. Но он не всегда получает направление или зачастую получает не вовремя. А упущенное время имеет огромное значение. Ведь настоящий курс реабилитации для человека с подобной травмой начинается только здесь. Наш центр — единственный в России и Европе, занимающийся проблемами такого масштаба. Здесь работают неврологи, психиатры, психологи, психотерапевты, логопеды, специалисты по лечебной физкультуре и по социальной адаптации. У нас огромный комплекс методов диагностики и лечения: ядерно-магнитный резонанс, однофотонная эмиссионная томография, лазерная терапия с воздействием на сонную артерию. Логопеды занимаются с пациентами по специальным компьютерным программам. Техническое обеспечение и методы лечения самые современные — во многом благодаря активной поддержке Лужкова и мэрии Москвы.
       По словам Шкловского, 20% его пациентов в состоянии вернуться к прежней профессии. Остальные 80% остаются инвалидами на всю жизнь. Но после нескольких курсов реабилитации они передвигаются, говорят, хотя и невнятно; они в состоянии сходить в магазин, заниматься несложным ремеслом и даже работать на компьютере одной рукой.
       — Все они выписываются из центра нормальными людьми. Просто плохо говорят и ходят,— продолжает Виктор Маркович после моей экскурсии по врачам и палатам.— Был парень, который даже поступил в институт. У многих здесь завязываются романы с пациентками. И вся их бурная личная жизнь развивается на наших глазах. Один, с первой чеченской войны, уже женился и даже стал отцом двоих детей. Сейчас он водит машину, работает. А после ранения его в течение года не могли найти родственники — он не помнил, как его зовут и откуда он, не мог назвать номер части.
       Сейчас в центре находится раненный в Чечне лейтенант, который не мог произнести ни звука, когда сюда поступил. Теперь Александр говорит, ходит и собирается 17 июля вернуться в свою воинскую часть в Чувашию. Правда, по словам Виктора Шкловского, таких ребят, как правило, через четыре месяца комиссуют.
       Я иду по коридору. Ребята в фойе смотрят телевизор. Показывают новости НТВ — репортаж из Чечни. Этот сюжет они смотрят так же спокойно, как и предыдущий про патриарха Алексия. В кадре — солдаты, обстрел, чеченские боевики, танки и окопы. Никаких эмоций. Следующий кадр — самолет над Грозным. Один из пациентов медленно поднимает руку и с улыбкой произносит: "Са-мо-лет".
       
АЛЕНА АНТОНОВА
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...