70-е годы

Мы английский учили не по Бонку

Рок 70-х: слушать люблю, а так — нет
       Самое поразительное в рок-музыке семидесятых — ее живучесть. Особое, уникальное свойство — неувядаемость. Аккомпанемент первой любви? Но вот, объект этой первой любви, девочка из параллельного класса. Ее встречаешь у соседнего супермаркета, когда она — располневшая необратимо, почти совсем матрона — усаживает двоих укутанных детей в покоцанную "тойоту". "Привет? — Пока". Ноль эмоций. Гитарный же риф из "Changin` Times" с похмельного и скрипучего назаретовского альбома "Hair of the Dog" выбрасывает в кровь ту же порцию адреналина, что и двадцать с чем-то лет назад. Кто был, не забудет: аккуратно снятый с обложки диска целлофан (это называли — "масло"), потрескивание иглы на начальных, просторных витках пластинки — и первый аккорд как удар грома в апрельскую грозу.
       Сегодня, даже вне отчетливой моды на семидесятые, героический hard rock той поры, открывший целую традицию, видится плодом золотого века: чуть наивным, очень серьезным и необходимым, как воздух, тем, кто жил в те баснословные года.
       Теперь, бередя душу какими-нибудь полузабытыми (ан нет, всплывающими опять, как подводная лодка в степях Украины) напевами типа "Kimono My House" или "Aqualung My Friend", понимаешь, что самым ценным в музыке того времени был ее подлинный пафос: она была самой важной частью культурного универсума — той, которая "езда в незнаемое", которая в самом деле пыталась открыть и описать какие-то новые мировые сущности. И требовала "полной гибели всерьез". Равное значение во всей последующей рок-культуре обрел разве что Курт Кобейн — за музыку расплатившийся жизнью.
       Именно он воспроизвел в наши дни былые модели поведения. Так было принято: музыканты отгорали, как ступени ракеты, и здесь — в Питере или Свердловске, в Измайлово или на Профсоюзной, — смерть бесподобного Джона "Бонго" Бонэма переживалась как трагедия. Дело не только в том, что "Whole Lotta Love" никто и никогда так больше не сыграет. Ранний рок отрабатывал итоги революции 68-го года — и в антибуржуазном, "хиппинском" порыве явственно было стремление избежать рутины жизни: пусть даже перейдя сразу из молодости в смерть. В этом был негативизм, этот рок был безусловно инфернальным — но чего не было в нем, так это "игры" или "бизнеса": речь шла всегда и только о последних вопросах бытия, независимо от темы той или иной композиции. Для душевного ожирения конца 80-90-х годов Кобейн — фигура чуждая, и его вздорная вдова, продолжающая ту же линию поведения, — экзотический и эпатажный персонаж светской хроники. Но когда-то только так и жили, и, конечно, это был не стиль, но воздух времени. Что видно даже по продуктивности. Кобейн написал, строго говоря, одну хорошую песню. У Uriah Heep по меньше мере полдесятка великих дисков: но сегодня английские дедульки дальше от самих себя прежних, чем годившийся им в сыновья культовый Курт. Такой серьезной — по части сознания своей философской миссии — рок-музыка в целом уже не будет более никогда.
       В России все это дело протекало чуть иначе, но по части перехода из андерграунда в истеблишмент, от протеста к беспробудному конформизму яркий пример — это, конечно, "Машина времени". Я помню, как году в 72-м мы с другом Кокой прорывались через милицейские кордоны в легендарную восьмую столовую МГУ: ползли по-пластунски по кустам, через люк лезли в подвал, откуда нас (преподав попутно урок русской народной словесности) выгнал обомшелый стражник в треухе. В конце концов мы обрели счастье сопричастности на крыше бойлерной, откуда была видна сцена и лохматые люди на ней. Саунд был ужасный, но не в этом дело. Wish you were there. Теперь, глядя на кулинарные танцы Макаревича, остается только изумиться: куда что делось?
       "Толстому", буржуазному миру, конечно, не откажешь в известной привлекательности, да и времена меняются. Ведь в некотором смысле английские легенды семидесятых проделали тот же путь, что и наш Макар: ну без русской сковородно-компьютерной чрезмерности. Из множества концертировавших в России в последние годы только Pink Floyd показал нечто подлинное и актуальное. Что же до, скажем, Uriah Heep, Nazareth, недавних Smokie или отколотого от них Криса Нормана — они выглядят не более чем памятниками самим себе, годными для ностальгирующих провинциалов — каковыми мы, очевидно, и выглядим в глазах устроителей всех этих шоу.
       Рок-н-ролл мертв? Скорей всего так. Автор блистательного Jesus Christ Superstar стряпает вместе с режиссером грандиозной "The Wall" пошлейшую "Эвиту". Загадочная Alice вдохновляет разве что на недоуменный ремикс: Who the fuck is Alice? Никому в голову не придет отличать бразильский Levi`s от настоящего штатовского: the time is gone, the song is over. И все же — коль мысли черные к тебе придут — поезжай на "Горбушку", мой современник. Истрать пару сотен тысяч, купи себе все эти старые дела. А дома — поставь "Paranoid" или "Easy Livin`". Play it loud. Return to fantasy — хоть ненадолго. Слышишь? The song remains the same.
       
       МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...