Как деколонизация Африки (50-60-е гг.), так и деколонизация Чечни (90-е гг.) демонстрируют четкую закономерность. В ходе национально-освободительной борьбы первым делом упраздняется как класс европеизированная местная интеллигенция.
Чем сильнее культурный разрыв между колонией и метрополией, тем активнее колонизаторы действуют единственным удобоисполнимым в таких обстоятельствах способом. Махнув рукой на первоначальные попытки приобщить население колонии к западным ценностям — так англичане оставили в покое индийскую самобытность после восстания сипаев (1857 г.), — колонизаторы делали ставку на культурную ассимиляцию местной верхушки и на создание своего рода государств в государстве: космополитических городов, живущих жизнью, принципиально отличной от жизни основной массы местного населения. Луанда в Анголе, Алжир во Французском Алжире, Баку в АзССР, Грозный в ЧИАССР — список может быть весьма длинным.
Очарование таких очагов европеизма оказалось, однако, весьма эфемерным. С падением империй именно ассимилированные столицы колоний с их ассимилированной местной элитой стали первыми жертвами национально-освободительных успехов. Местная интеллигенция, доселе исполнявшая необходимую роль средостения и естественного посредника между своим народом и метрополией — ибо она была до известной степени своей и там, и там, — в одночасье сделалась чуждой и ненужной и для победоносных соотечественников, и для махнувшей на все рукой метрополии. Социальная группа, осуществлявшая если не дружбу народов, то хотя бы относительно приемлемое взаимодействие между ними, оказалась погруженной в социальное небытие. Порой — как то было с жителями Пномпеня при красных кхмерах — и в небытие физическое.
В Чечне восстание "мировой деревни" против "мирового города" — с сопутствующим неминуемым выдавливанием агентов "мирового города", т. е. интеллигентов, из народной среды — было особенно стремительно-победоносным. В силу крайней замедленности социального развития края — в Чечне так и не состоялся феодализм, и она законсервировалась на стадии позднего родоплеменного строя — слой европеизированной интеллигенции оказался особо тонким и слабо укорененным. С окончательным же восстановлением родоплеменных обычаев и обретением Чечней фактической независимости от метрополии, произошедшими в 90-х гг., говорить о чеченской интеллигенции сделалось вовсе затруднительным. Сама интеллигенция, как общественная прослойка, осуществляющая интеллектуальные функции и способная к рефлексии, появляется как минимум на той стадии классообразования, когда человеческая личность начинает вычленяться из общины (рода, тейпа, клана). Нынешнее состояние Чечни стадиально соответствует эпохе позднего варварства, через которую греки прошли в гомеровскую эпоху, германские племена — в эпоху великого переселения народов, а славяне — на рубеже I и II тысячелетий н. э. По этой причине бесспорно наделенный интеллектом Мовлади Удугов так же не является интеллигентом, как не являлся им не менее хитроумный Одиссей, а член СП СССР поэт Яндарбиев не более интеллигент, чем какой-нибудь скандинавский скальд — предводитель дружины.
О новом появлении чеченской интеллигенции реально будет говорить лишь тогда, когда процесс классообразования и возникновения государства придет в Чечне к минимальной завершенности. Интеллигенция — это все же продукт классового общества, а покуда нет такового общества, нет и продукта.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ