В московском кинотеатре "Пушкинский" прошла премьера нового фильма Глеба Панфилова "Романовы: венценосная семья". Картина рассказывает о том последнем годе семьи Романовых, когда она с каждым днем становилась все менее венценосной: от отречения Николая II в феврале 1917-го до расстрела всей семьи в июле 1918-го.
Впрочем, с точки зрения Глеба Панфилова (написавшего сценарий в соавторстве с женой, Инной Чуриковой, и сыном, Иваном Панфиловым), венец нельзя утратить, даже отрекаясь от него. Это не столько корона, сколько богоизбранность, не отменяемая социальными катаклизмами и людскими злодействами. "Не называйте меня 'ваше высочество', потому что мой отец больше не император",— говорит своему воспитателю подросток Алексей Николаевич Романов. "Вы — высочество по рождению, и всегда останетесь им",— верноподданно отвечает гувернер. Тем самым предполагается, что Романовы, даже низвергнутые и гонимые, все равно элита, аристократы духа.
Ну разве что духа, потому что телесно семья Романовых являет картину вырождения — закономерный результат династических браков. Первое, что замечаешь в фильме,— как много времени члены семьи проводят в горизонтальном положении по слабости здоровья. Мигрень, мучающая царя,— еще самый безобидный из их недугов. О том, что наследник трона Алексей страдал гемофилией, напоминать излишне. У четырех великих княжон обильно вылезают волосы (авитаминоз после кори), и их приходится обрить почти налысо. Красота четырех молодых актрис, играющих княжон (Ксения Качалина, Ольга Будина, Юлия Новикова, Ольга Васильева), только подчеркивается этими минималистскими прическами. В фильме вообще много красоты. Во-первых, красота интерьеров. (Здесь должен следовать рассказ о том, какие интерьеры воссоздали по фотографиям во всей их исторической подлинности. Я этот рассказ опущу, потому что читать его будет так же скучно, как рассматривать всю эту роскошь на экране.)
Во-вторых, красота человеческих отношений. О том, какую причудливую форму она принимает в фильме Панфилова, наоборот, хочется рассказывать долго. Как раз потому, что это фильм Панфилова, раньше умевшего изображать самые сложные отношения, а теперь отчего-то решившего ограничиться их ритуальной, церемониальной стороной. Члены семьи Романовых живут душа в душу, и даже тень надвигающейся гибели не может омрачить безоблачного счастья этой вполне заурядной мещанской семьи, ни за что ни про что попавшей в революционную мясорубку. Они, кажется, даже не успели осознать, что попали в нее: их перевозят с места на место, все более ужесточая режим, а они, как ни в чем не бывало музицируют, читают, вышивают крестиком, катаются с горок, пилят дрова во дворе. Только один раз во время чинного семейного обеда самый младший из них, Алексей, выкрикивает: "Зачем мне учиться? Все равно нас всех скоро убьют!" Семейство Романовых реагирует на догадку невозмутимо: наверное, оно бы больше взволновалось, если бы царевич вдруг взял котлету рукой.
Может быть, это тоже дань исторической правде, может, Николай II действительно был этаким биороботом, человеком, закованным в настолько многослойный панцирь внешних приличий, что сквозь него трудно различить признаки какой-либо умственной и эмоциональной деятельности. Николай (в исполнении анемичного Александра Галибина, озвученного Виктором Раковым), остается непроницаемой вещью в себе даже наедине с собой: вот он выпил коньяку и, сидя босиком на диване, затянул "Степь да степь кругом..." Это что означает? Что царю ничто человеческое не чуждо и что он близок народу? Вот он подписывает отречение, бросается к перекладине и жадно начинает подтягиваться, пока перекладина не обваливается. Это как понимать? Что у царя была неплохая физическая подготовка? А за что его прозвали Николаем Кровавым? Уж больно эффектное прозвище для столь лишенного своеобразия человека.
У Глеба Панфилова нет на этот счет никаких предположений, да они были бы и неуместны в фильме, который режиссер охарактеризовал как покаяние. За покаянием в принципе следует прощение, фильм вроде бы никого конкретно не винит, но есть там одна сцена, самая кинематографичная, напоминающая о прежнем Панфилове, тонком и владевшем искусством намека. Ленин, Троцкий и Свердлов обсуждают судьбу Романовых за кулисами какого-то съезда. Этот эпизод "масонского заговора" похож на карикатуру из черносотенной газеты: из непроглядного мрака выступают три отталкивающие физиономии с бородками клинышком и зловеще посверкивающими пенсне. Особенно хорош Свердлов — Кирилл Козаков, в чьих черных глазах сосредоточено все коварство мирового сионизма.
Вариант "Романовых", выпущенный в прокат, отличается от варианта, показанного летом на Московском кинофестивале. На этом основании Панфилов даже снял фильм с соревнования за "Золотого овна", мол, это будет совсем другая картина. Отличие удалось обнаружить одно: в первом варианте картина заканчивалась захоронением останков царской семьи в Петербурге, а во втором — съемками из храма Христа Спасителя, где патриарх объявил о канонизации невинно убиенных Романовых. В толпе кто-то держит похожую на семейную фотографию бумажную икону: на ней Романовы, расположенные с той же композиционной живописностью, с которой они группируются в фильме Панфилова и с какой их рассаживает перед расстрелом палач Юровский. Красивая была семья, ничего не скажешь: на головах Романовых прилично смотрятся и императорская корона, и терновый венец, и нимб.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА