In Latvia, Officials Wage War Of Words
Language Restrictions Aim at Russian Speakers
Латвийские власти развязывают войну слов
Языковые ограничения нацелены на русскоязычное население
SHARON LA FRANIERE
ШАРОН ЛА ФРАНЬЕР
Рига, Латвия. Владимир Гуров (Vladimir Gurov) знает, что нравится радиослушателям столичного города. Здесь лепные фасады, мощеные улицы — и значительное этническое русское население, которому нравится российская поп-музыка, представляемая российскими диск-жокеями вперемежку с новостями на русском языке. Благодаря такому подходу радиостанция Гурова стала самой популярной в городе, а сам Гуров — наглядным примером прогресса Латвии по пути капитализма после ее выхода из Советского Союза десять лет назад.
Но то, что нравится слушателям Гурова, совершенно не устраивает языковых госинспекторов. Закон требует, чтобы три четверти радио- и телепередач транслировались на латышском языке, и этот закон навязывается силой. За нарушение закона инспекторы прикрывали радиостанцию Гурова "Бизнес & Балтия" в январе на три дня и в феврале на четыре.
Сейчас Гуров навязывает русским слушателям программы на латвийском языке, зная наперед, что они просто выключат радио, чувствуя себя затравленным в стране, бывшей ему родиной с семилетнего возраста.
"Я за эту страну,— говорит 37-летний Гуров, получивший в прошлом году латвийское гражданство.— Я за ее законы, за ее конституцию. Но я против тех законов, которые разбивают страну на два лагеря".
Семь дней радиомолчания Гурова отражают общую ситуацию в этой маленькой стране с населением в 2,3 млн человек, вклинившейся между Россией и Балтийским морем. За последние десять лет русские, составляющие около 30% населения Латвии, тоже почти лишились голоса.
Пережив 50 лет советских попыток переделать их страну, латыши повернули оружие, прежде направленное на них, против 693 тыс. русских, оставшихся в их стране. Получив в 1991 году независимость, латыши сняли русские названия улиц, отправили статую Ленина на склад, а живущих в Латвии русских стали в официальных документах называть колонистами. Они потребовали обязательного использования латышского языка в коммерческой и общественной сфере. И воздвигли барьеры, которые лишили прав даже русских, родившихся в Латвии.
Под давлением Запада законы о языке и гражданстве были либерализованы. Но большинство русских в Латвии по-прежнему не являются гражданами, и языковые ограничения сохраняются. Например, радиостанции должны вещать преимущественно на латышском языке, государственные документы тоже должны составляться на латышском, а водители такси должны бегло говорить на этом языке. В прошлом году, до облегчения требований в законе о языке, государственные инспекторы рассмотрели 616 жалоб о нарушении языковых законов, проверили более 2816 компаний и собрали более $16 тыс. штрафов.
Русские горько жалуются на дискриминацию, спрашивая, почему радиостанции, вещающие исключительно на латышском языке, приемлемы, а те, что вещают только на русском, нет. А каким образом, спрашивают они, бедный пожилой русский человек, никогда не учивший латышский, должен заполнять форму на получение пенсии?
Но подобные жалобы кажутся многим латышам неискренними, в том числе и прямолинейной в высказываниях Вайре Вике-Фрейберге (Vaira Vike-Freiberga), занимающей в целом церемониальный пост президента. Ведь латыши же учили русский, заметила она сухо.
"Удивительно, как легко приходит к тебе знание языка, когда ты живешь под оккупантами, но когда ты сам оккупант, этого не происходит,— заявила она в интервью.— В то время как за 50 лет русские не смогли выучить ни единого слова по-латышски, каждый латыш, живущий в Латвии, по странному стечению обстоятельств сумел выучить русский".
Бывшая гражданка Канады Вике-Фрейберга в прошлом году заявила о том, что русские жители, не поддерживающие свободную Латвию, должны "вернуться к себе домой, где они будут чувствовать себя лучше".
Руководство Латвии разрывают два противоречивых желания: с одной стороны, они отчаянно хотят стать частью Запада, пользующейся защитой НАТО и экономическими преимуществами членства в ЕС. Но они не могут заставить себя дать русским все свободы, каких требуют международные конвенции по правам национальных меньшинств и западные традиции свободы слова.
Они опасаются, что, если русских не держать в узде, латышский язык и культура не возродятся после советских попыток их уничтожить.
"Они не столько ненавидят русских, сколько переживают историческую травму,— считает Нильс Муйжниекс (Nils Muiznieks), директор Латышского центра по правам человека и этническим исследованиям.— Все боятся потерять свою индивидуальность — и русские, и латыши".
Страхи Латвии уходят своими корнями в историю. Советам почти удалось свести латышей к меньшинству в их родной стране, депортируя их десятками тысяч и вселяя сотни тысяч русских. Этнические латыши в 1939 году составляли три четверти населения страны, но спустя 50 лет эта цифра снизилась вдвое. Русские, украинцы и белорусы составляли 44%. Латыши остались в меньшинстве в семи крупнейших городах своей страны.
Русский алфавит и кириллица систематически заменяли латышский, относящийся к индоевропейской группе языков, и доходило до того, что латыши даже между собой говорили на русском. По данным Муйжниекса, в 1989 году 38% населения страны не могло разговаривать на латышском.
Сейчас Латвия медленно, но уверенно избавляется от своей русскости. За последнее десятилетие с закрытием советских заводов русское население снизилось на 214 тыс. человек. Лишь 10% национальных меньшинств в опросах заявляют, что не могут говорить на государственном языке.
Но желание возродить латышское наследие даже ценой людей, проживших в Латвии всю жизнь, остается непреодолимым. 60-летний Юрис Видиньш (Yuris Vidins), латышский правовед, настроен более радикально, чем другие. Но его мотивировка типична.
В 1941 году, когда Видиньшу было два года, его отца бросили в советскую тюрьму, где он провел 14 лет. Видиньша, его мать и двоих братьев, как и десятки тысяч других латышей, погрузили в скотовозку и отправили в Красноярский край в Сибири. Они сумели бежать в Латвию спустя шесть лет, но там их раскрыли и вновь депортировали в 1952 году. Когда ему наконец позволили вернуться домой после смерти Сталина в 1953 году, оказалось, что русские, по словам Видиньша, присвоили квартиру его семьи вместе с мебелью и постельным бельем. Как заявил Видиньш, он терпит латвийских русских только потому, что ему приходится это делать.
"Я не скрываю этого,— сказал он в интервью.— Для меня они все те же колонизаторы, которым под давлением со стороны так называемого цивилизованного Запада нам пришлось предоставить гражданство. По крайней мере, в моей родной стране у меня есть право обращаться к людям на родном языке и получать ответ на том же языке. Не думаю, что я требую слишком многого".
Госпожа Вике-Фрейберга сдерживает его и других радикальных правоведов, отказываясь подписывать закон о языке, который наложит еще более строгие ограничения на компании. "Мы не хотим никого угнетать. Нас самих достаточно угнетали,— заявила она в интервью, которое давала в офисе, расположенном в замке постройки XIV века.— Мы просто пытаемся дышать".
Но стремление латышей дышать, по мнению активистов по борьбе за права человека, привело к вызывающим тревогу ограничениям на использование русского языка. Радиостанция Гурова может оспорить требование транслировать программы преимущественно на латышском языке как нарушение свободы слова, считает господин Муйжниекс. И согласно международной конвенции по правам нацменьшинств, которую ратифицировало большинство стран, стремящихся вступить в ЕС, у людей, живущих в городах, в которых преобладает русское население, должна быть некоторая свобода в улаживании дел с бюрократами на русском языке.
Но в центральном офисе железнодорожного управления Риги беглое знание латышского является и предметом общественной озабоченности, и вопросом жизни и смерти.
Инта Никитина (Inta Nikitina), латышка, оператор на телеграфе в Риге, видела, как у ее русских коллег начались языковые проблемы в 1992 году, когда телеграммы начали поступать на латышском. Она мирилась с их ошибками до прошлого года, до тех пор, пока одна из коллег не сообщила о ремонтных работах на 330-м километре железнодорожного пути, по которому следует скорый поезд Рига--Москва. Женщина ошиблась: работы проводились на 313-м километре. Никитина едва успела вовремя сообщить машинисту поезда правильную информацию. После этого она лежала ночью в постели, дрожа и думая о том, что ей едва удалось предотвратить несчастный случай. И она сообщила о незнании ее коллегами латышского языка инспекторам.
Даже сейчас она чувствует себя предательницей. "Конфликт настолько неприятный, что меня тошнит,— говорит она.— У меня просто не было другого выхода".
Ее огорчение усиливается еще и тем, что она входит в число нескольких десятков тысяч латышей, имеющих русских супруга или супругу, и еще потому, что, по ее мнению, беспокойство относительно спасения латышского языка и культуры сильно преувеличены. "Наш страх нашептывает нам это, а страх — плохой советчик,"-- говорит она.
Что ее впечатляет в Вике-Фрейберге больше всего — это не ее горячая защита латышского, а то, что она учит русский. Когда президент сможет хотя бы говорить на русском, по мнению Никитиной, "будут решены многие споры, потому что этим она как бы поклонится уважительно всем тем русским и покажет, что можно подавить свою внутреннюю обиду: вы можете говорить на моем языке, а я могу говорить на вашем".
Перевела АЛЕНА Ъ-МИКЛАШЕВСКАЯ