25 февраля 1985 года открылся XXVII съезд КПСС. Принятая на нем новая редакция программы партии утвердила курс на перестройку, а программа социально-экономического развития страны до 2000 года — курс на ускорение. Генсек Горбачев собирался реформировать страну за 15 лет. В результате не стало ни КПСС, ни страны. О том, как все начиналось, в интервью ПАВЛУ Ъ-КОРОБОВУ рассказывают тогдашние генеральный секретарь ЦК КПСС МИХАИЛ ГОРБАЧЕВ, член политбюро ВИТАЛИЙ ВОРОТНИКОВ и заведующий общим отделом ЦК АНАТОЛИЙ ЛУКЬЯНОВ.
Михаил Горбачев: "Нельзя было такую страну сразу ломать через колено"
— Какую задачу вы ставили себе перед съездом?
— Задача состояла в том, чтобы закрепить то, что началось с апрельского пленума ЦК. Именно с этого времени начался кардинальный поворот. Еще одной задачей было создание концепции нового мышления. Это было время самой яростной гонки вооружений, когда в мире пахло не порохом, а чем-то пострашнее. Многие сомневались, что вообще можно это остановить. Поэтому пора было менять мировоззрение.
— Перед съездом у вас было много противников?
— Главные трудности возникали уже после XXVII съезда. Даже на политбюро было сопротивление. Например, Ельцин в 1987 году, когда подготовили доклад к 70-летию революции, сказал мне: "Не рано ли реабилитировать Бухарина?" Помню, когда я делал доклад на одном из пленумов ЦК, сидящие в зале генералы говорили между собой: "Кончать с Горбачевым надо на следующем пленуме". Сразу после 70-й годовщины Октября и начала оформляться оппозиция, прямо рядом со мной. Но я считал, мы все успеем. Ведь народ требовал перемен. Везде мне народ говорил: "Ничего не меняется. Партноменклатура говорит: 'Были у нас уже Хрущевы, Косыгины, и этого переживем'". Когда я приехал в Норильск, меня окружили рабочие: "Номенклатура ничего не хочет менять. Дайте команду ударить по штабам!" Но я понимал, что "удар по штабам" может привести к второму изданию китайской культурной революции — это ведь был их лозунг. Потом Китай 15 лет приходил в себя.
Поэтому самая трудная подготовка была к январскому пленуму 1987 года. Все стояло на месте. Съезд прошел — и никаких сдвигов. На том пленуме было сказано о необходимости политических реформ.
— А почему политических? Может быть, надо было начинать не с политических реформ, а с экономических.
— Нельзя было изменить страну без проведения политических реформ. Доклад на январском пленуме трижды откладывался, и за рубежом начали говорить: "Дни Горбачева сочтены". А после объявления политической реформы прошли выборы в народные депутаты, и 35 секретарей обкомов, обладая всеми ресурсами, проиграли. Это вызвало у политбюро шок. Когда мы собрались обменяться впечатлениями от выборов — вот тогда был скрип зубов. Я впервые столкнулся с некорректным отношением к генсеку. Я говорю, а они не слушают. Спрашиваю: "Чем вы недовольны? Мы же хотели усиления авторитета партии. Он вырос, потому что избрали депутатами 86% коммунистов". И вдруг возгласы: "Да какие это коммунисты"...
— Вы могли себе представить, что XXVII съезд, по сути, будет последним съездом партии?
— Мне и в голову не могло такое прийти.
— Что из задуманного на съезде удалось воплотить?
— Я думаю, все удалось. Задача съезда была изменить тенденцию развития, что и было сделано. Некоторые думали, что в 1986 году все закончится. И закончили бы — с Горбачевым. Если бы он был дурак и лопух. Я действовал правильно, раз за шесть лет удалось сдвинуть такую махину, как Советский Союз.
— То есть ошибок не было?
— Ошибки были позже. Если бы мы сразу пошли по пути экономических реформ, мы не попали бы в те ловушки, которые нам расставила экономическая и социальная сферы. Когда упали цены на нефть, да еще в сочетании с серьезными потерями на продаже алкоголя, это был тяжелейший удар по перестройке и по плану пятилетки. Тогда-то нам и пришлось, чтобы не пересматривать пятилетку, израсходовать больше золота и влезть в долги. Да еще увеличили рублевую массу, а товары производились в два-три раза медленнее. Создался колоссальный дефицит. Это был первый большой срыв.
— Вам сейчас не обидно, что Горбачева считают виновником всех бед?
— Что это за политик, который будет плакать и жаловаться? Мы не все смогли предусмотреть. Время показало, что нельзя было такую страну сразу ломать через колено.
— Какие сроки реформирования вы себе задали?
— 10-15 лет. Я говорил, что мы делаем новую русскую революцию, но путем эволюции.
— А вы вообще не жалеете, что начали перестройку? Ведь могли бы до сих пор быть генсеком.
— Я только жалею о том, что она оборвалась в 1991 году.
Виталий Воротников: "Мы не смогли противостоять наплыву распоясанной, безоглядной демократии"
— Горбачев на съезде заявил, что будет продолжен курс, выбранный XXVI съездом...
— Конечно. Вообще, вся платформа и программа съезда зиждились на том, что речь идет об ускорении экономического развития — это была главная целевая установка. А в идеологическом плане предусматривалось, что надо шире использовать демократические возможности, опираться на народ, предоставить больше полномочий людям на местах, раскрыть инициативу, привлечь общественные организации к управлению страной. Такие тогда были звонкие лозунги. И они на первых порах не вызывали каких-то серьезных сомнений.
Перестройку Горбачев внедрял поэтапно. На XXVII съезде была более четко определена основная позиция. Главным лозунгом съезда было ускорение экономического развития. Этот лозунг выдвинул еще Андропов. И Горбачев опирался именно на него, так как не хотел разрывать связь между позицией Андропова и своим видением работы. В докладе XXVII съезду Горбачев говорил и о том, что надо по-ленински осмысливать время, вырабатывать реалистическую программу действий, призывал использовать преимущество социализма, обновлять устаревшие общественные формы. Вот он и начал их потом обновлять, а точнее, полностью переделывать. Но мы не думали, что он повернет весь общественный строй на 180 градусов.
— То есть на съезде, кроме лозунгов, никакого плана реформирования страны не обсуждалось?
— В этом-то и беда. Предусматривалось после съезда разработать ряд документов в экономическом и социальном плане. А когда началась разработка комплексной программы, то возникли совершенно иные предложения, которые были начинены примерами строительства социалистического общества в Швеции, в Финляндии. И, по существу, комплексная программа по экономическому и социальному развитию была представлена только в 1989 году, когда уже в стране шел разброд.
— Что из задуманного на съезде не получилось?
— Можно сказать, что ничего не получилось. Все благие замыслы, озвученные на съезде, деформировались.
— А что надо было делать?
— Надо было делать то, о чем говорили, и не делать того, о чем не говорили. Безусловно, общество надо было обновлять, решать экономические проблемы. Надо было менять структуру, систему управления экономической и социальной сферой. Но в какой мере и в какой степени? Один из важнейших вопросов, который мы упустили,— это вопрос об идеологической подготовке кадров. К сожалению, политически мы не были тогда вооружены, чтобы противостоять наплыву распоясанной, безоглядной демократии, навалившейся на партийные кадры.
— Тогда почему политбюро не попыталось отстранить Горбачева от власти?
— Это уже проявилось слишком поздно. Сначала была эйфория, основанная на появлении молодого и активного лидера, который позитивно воспринимался окружением и народом. На фоне Брежнева и Черненко он выглядел, конечно, привлекательнее. Только на пленуме в 1990 году встал вопрос о его отставке, но и тогда нашлись силы, которые встали на его защиту. Эту группу защитников, насколько я знаю, возглавил Вольский. Собрали наиболее активных людей, которые выступили с официальным заявлением, что Горбачева с поста генсека снимать нельзя. Тогда казалось, что если отделить функции генсека от функций президента, то будет провал. Да и замены Горбачеву на тот момент не было. Ведь он освободился не только от прежнего состава политбюро, но и от того, которое он сам сформировал. Так что из членов политбюро, которые были избраны на XXVII съезде, к этому моменту уже никого не было, кроме Рыжкова. Ведь Горбачев многократно проводил чистку — человек 50 прошло через политбюро за годы его правления. Причем многих он сам приглашал, а потом сам же и выпроваживал.
— Многие считают, что главной задачей Горбачева было не реформирование страны, а укрепление личной власти.
— Тогда я так не думал. Сейчас же, анализируя все произошедшее, появляются такие мысли. Я все-таки считал и считаю, что он слишком форсированно вел весь этот процесс. Его предупреждали, что нельзя так гнать. Но ведь ему хотелось побыстрее. Он думал, что если будет гнать, то сразу наступит в обществе благодать. Горбачев был слабым генсеком. Раскачав партию и народ, он шел в хвосте политической жизни. И вот "притопал" к тем преобразованиям, которые привели к смене строя. А его действия развил и углубил Ельцин. Мы не ушли окончательно от социализма, не пришли к капитализму, а застряли где-то на середине.
Личность Горбачева оказалась слабой и малодушной. Он не имел достаточной теоретической подготовки и практических навыков, чтобы стать лидером государства. Он упустил руководство страной, раздав власть по регионам. Именно Горбачев развалил страну, а Беловежские соглашения — это только факт, подтвердивший развал.
Анатолий Лукьянов: "Был бы жив Андропов, таких перегибов бы не было"
— Я не стал бы называть XXVII съезд переломным моментом. Он проходил вслед за апрельским пленумом ЦК, который уже сформулировал задачи, поставленные партией перед собой и народом. Речь шла прежде всего о решении крупных задач — таких, как научно-техническая революция. Советский Союз просто проспал технический прогресс, который развивался во всем мире. И нам было необходимо пойти по пути ускорения. Еще в косыгинских реформах шла речь о том, чтобы предприятия сами были заинтересованы в получении прибыли, в обновлении производства, в повышении производительности труда. Очень хорошо эту проблему понимал и Андропов. Так что партия сама пришла к выводу о необходимости реформ, и политбюро вынесло на съезд вопросы по ускорению экономического развития общества.
— То есть вы не представляли, к каким последствиям приведет XXVII съезд?
— Съезд от первой до последней буквы был направлен на укрепление социалистических основ, а не на развитие капиталистических принципов. Хотя Горбачев сейчас и говорит: мол, с самого начала понимал, что надо переводить общество на другой путь, но в тот момент у него таких поползновений не было. Наоборот, он в то время был ортодоксальным марксистом, защитником коммунизма и социализма.
— Вы не думаете, что последующие неудачи как раз и связаны с неправильно выбранным на XXVII съезде курсом?
— Ошибки начались позже. Не получалась экономическая реформа, и двинулись по политической, оторвавшись от экономических проблем. С моей точки зрения, после XXVII съезда можно было сохранить этот курс, который очень четко вырабатывал Китай на своем опыте. Если партия остается восприимчивой к новым веяниям, к возможности использования рыночных отношений при государственном регулировании, но при этом сохраняет основные свои позиции, то можно преодолеть все трудности. Я совершенно уверен, что был бы жив Андропов, страна пошла бы по тому пути, который выбрал Китай. Вообще, зря распространялись слухи, что Горбачев был рекомендован Андроповым. Мне пришлось часто контактировать с Юрием Владимировичем перед его кончиной, и я знаю, что им выдвигались другие люди. В частности, назывался Романов.
— У него, вы думаете, перестройка получилась бы?
— У одного человека ничего бы не получилось. Речь должна идти о сплоченном коллективе с большим опытом и огромным диапазоном знаний.
— Тогда почему коллектив не отстранил Горбачева?
— На начальном этапе таких мыслей не было. Большинство членов политбюро считало, что Горбачев — достаточно молодой политик, который сможет успешно проводить в жизнь идеи реформирования. Это потом придет осознание того, что Горбачев пошел не тем путем. Только в 1988 году стало окончательно ясно, что мы вползаем в большую беду. И на июньском пленуме 1991 года стало понятно, что если соберется очередной съезд, судьба Горбачева на нем будет решена.