Исполнитель главной роли фильма "Перо маркиза де Сада" ДЖЕФФРИ РАШ (Geoffrey Rush), номинированный за нее на "Оскара", ответил на вопросы Ъ.
— Вы были раньше "знакомы" со знаменитым маркизом?
— Что-то читал, что-то помнил из университетских штудий. Когда-то играл в "Женитьбе Фигаро" и даже переводил эту пьесу, так что представляю себе ту эпоху. Знал и то, что маркиз во время действия фильма был на двадцать лет старше меня и на пятьдесят фунтов тяжелее.
— В вашей интерпретации Сад — сумасшедший гений?
— Не думаю, что он клинический сумасшедший. Скажем так, он свихнулся из-за страстной и всепоглощающей веры в себя. Из-за готовности отправиться куда угодно — куда несет поток жизни. Но помимо этого он еще великий манипулятор и сексуальный садист. Гений ли он? Я не знаю, но что-то все-таки есть. Он способен воздействовать и на современного читателя. Не так, конечно, как "Ромео и Джульетта", но его читают, и он так же забавен и занимателен, как был в свое время.
— Какова была ваша первая реакция на творения де Сада?
— Это было еще в университете. Что-то почти подпольное, выпадающее из обычной программы. И нам это нравилось, потому что, понимаете ли, это был конец 60-х — начало 70-х, и это напоминало нам Генри Миллера или Ленни Брюса. Выплевывание потока сознания, раскрытие чего-то очень личного, потаенного.
— Какое у вас впечатление о вашей партнерше Кейт Уинслет?
— Я смотрел почти все фильмы, где она снималась,— от "Небесных созданий" и "Гамлета" до "Титаника" и "Разума и чувства". Всегда был ее большим поклонником. Став старше, я обнаружил, что есть много талантливой молодежи, которая словно выскочила из коробки. Они поняли дух классики, а затем воплотили его в своих экранных работах. Что касается конкретно Кейт, дело даже не в ее красоте, хотя она и служит для нее большим подспорьем. Она — настоящая актриса, и мне нравится, что она умеет анализировать то, что делает. Она не напряжена, она просто играет, как ребенок, она открыта и доступна. Она очень гибкая, и я считаю, что эти качества относятся к многим молодым, кто пришел сегодня в кино.
— Почему столько талантов в последние годы появилось из Австралии? Вы, Кейт, Рассел Кроу...
— Рассел на самом деле из Новой Зеландии... Мы называем их turkies (индюками), да, так мы дразним новозеландцев... Я не знаю, почему это происходит. Может быть, случайно. Ведь все, кого вы назвали, совершенно разные. Но я бы сказал, что для молодого поколения австралийских актеров сейчас хороший период. Резко выросла киноиндустрия в стране. А вместе с ней растет и уровень актерской молодежи. Они варятся в этом соку практически всю свою сознательную жизнь. Когда я был в их возрасте, все было иначе. Театральные труппы тогда только формировались, серьезная киноиндустрия только начиналась. Пятьдесят лет потребовалось, чтобы этот процесс дал свои плоды. Еще даже четверть века назад в Австралии была всего лишь одна театральная школа, а сейчас вы можете пройти обучение почти в любом колледже.
— Как вы относитесь к цензуре?
— Я не могу себе представить, чтобы что-то из того, что я сделал, вызвало у кого-то реакцию запрета. Кроме, может быть, тех случаев, когда вы делаете телеверсию того или иного фильма и вас могут попросить не использовать слово fuck. Вы должны сказать freak. Но я думаю, что это чисто формальная цензура, и только в такой форме она должна существовать. Конечно, в 60-е годы цензуры было гораздо больше. Если актер в общественном месте произносил fuck, его арестовывали и заводили судебное дело. Для одних это было понтом, а для других — выражением свободы. Греки обсуждали эту проблему еще две с половиной тысячи лет назад — например, Аристофан в "Лягушках". Думаю, что в случае маркиза де Сада встает тот же самый вопрос: признавать ли звериное начало в человеке наравне с ангельским?
— Был ли Сад одинок в своих воззрениях?
— Вряд ли. Эротика и порнография были вполне обычным способом времяпровождения для французских аристократов. Мы-то думаем, что они все зачитывались Руссо и Вольтером. Но часто под обложкой скрывается другая: вместо Wall Street Journal — Playboy. Сад был для своего времени тем, что сегодня — персонажи таблоидов. В общественном сознании его просто демонизировали.
— Был ли он способен любить?
— Нет. Для него и для людей его типа самый большой страх и самая большая неспособность — иметь нормальные, основанные на любви отношения. Для него садизм был способом мести, компенсации. И это природа садистской личности вообще. Может быть, это касается всех людей, которых не любила мать. Но это по Фрейду.
— Откуда у Сада такая фанатичная тяга к писательству?
— Я думаю, это часть того, о чем мы уже говорили. У человека с нарциссическим комплексом частью психологической защиты становится одержимость насилием. У многих подобные черты проявляются с раннего детства, и великие писатели часто бывают великими преступниками. Может быть, это меньше проявляется, если вам больше платят. В каком-то смысле это относится и к актерам.