Вчера в доме Трубецких--Бове в Петровском переулке при огромном стечении чиновников и меценатов всех мастей открылась благотворительная фотовыставка "Навсегда Большой". Так начался сбор дополнительных средств в придачу к 345 млн рублей, выделенным из бюджета на главный театр страны.
За пару часов до открытия выставки в стенах дома друзей Большого театра (это неофициальное название за особняком закрепилось еще с тех времен, когда Владимир Васильев был худруком ГАБТа) происходило не менее важное событие. Журналистов на него пропускали крайне избирательно. В присутствии Михаила Швыдкого, Юрия Лужкова, Зураба Церетели, гендиректора Большого Анатолия Иксанова, сидящих в президиуме, и прочих важных лиц, расположившихся в зале, макет зрительного зала филиала, куда переедет труппа на время реконструкции ГАБТа, представлял главный архитектор Москвы Александр Кузьмин. Он заметно волновался. Представленные им эскизы вызвали нарекания. Пожурили зелено-золотой занавес: Зураб Церетели предложил вариацию "в стиле Бакста", из зала его "мирискуснический" призыв вроде поддержали, но тут же засомневались, как это будет смотреться с золотой классической лепниной портала. "Занавес надо новый нарисовать, а потом вообще объявить конкурс на интерьер",— предложил Юрий Лужков. "Да и рамка сцены слишком примитивная, прямоугольная какая-то, прямо как фотография — нехорошо так",— требовательно произнес мэр. В ответ из зала раздался какой-то невнятный лепет про осветительные приборы, которым "прямоугольная рамка" в самый раз, но возопивших, кажется, не расслышали. Кузьмин стоял белый как мел — Академия художеств на глазах отбирала заказ у Москомархитектуры. Вспомнили про люстру, в которой тоже вроде слишком громоздкий хрусталь для элегантного занавеса а-ля Бакст. "Потрясающе!" — громко шептал Юрий Лужков на ухо Михаилу Швыдкому. "Хрустальные купола, которые висят у Зураба, потрясающие",— пояснил присутствующим мэр и грозно добавил, что "надо заново прорисовать все варианты, а потом выбрать лучший". Итогом сдачи проекта стал протокол, согласно которому занавес, люстра и портал должны быть перерисованы. После этого начальство, довольное продуктивным разгромом, разбрелось по залам еще не открывшейся официально выставки.
Благотворительная выставка задумывалась еще при Владимире Васильеве. Ольга Свиблова, директор Московского дома фотографии, курирующего выставку, предлагала название "Блеск и нищета Большого театра". Тогдашнее руководство его отвергло, заменив на "Большой навсегда", которое пришлось по душе и новому начальству. Замена названия, увы, непринципиальна. Выставка задумывалась как мольба о помощи — такой она и вышла. Ее аналогом может послужить отставная оперная певица, зарабатывающая на жизнь пением в переходе,— надрывное соло взыскует жалости, сохраняя при этом вполне профессиональную планку.
Экспозицию в не приспособленном для выставок помещении открывают корзины с пуантами и балетные костюмы, развешанные на манекенах. Далее — роскошно отпечатанные программы спектаклей прошлого века, чертежи и эскизы здания, гравюры (в том числе со сценой пожара Большого в 1853 году, на которой знаменитая квадрига задыхается в адском пламени), мониторы, на которых балерины готовятся к спектаклям или танцуют,— все это, так сказать, блеск Большого.
Нищета проглядывает не сразу. Путь к ней — через роскошную галерею фотографий фасада главного театра страны. Александр Родченко, Борис Игнатович, Аркадий Шайхет, Наум Грановский и многие безымянные авторы представляют знаменитый фасад как место приложения идеологических вкусов. Большой со Сталиным-Лениным на фасаде или с поливальной машиной крупным планом на площади, с детьми, катающимися на санках, и со сборищами демонстрантов, с роскошными "Линкольнами" и продавцами книг. Площадь Свердлова на этих фотографиях всегда выполняла роль декорации к сцене появления главного героя — ГАБТа.
О том, каким неказистым в течение веков оставалось чрево театра, рассказывает самый дальний зал. Нищету Большого разрешили снимать только при новом руководстве. Ольге Свибловой хватило такта представить ее разложенной в виде нот на пюпитрах с подсветкой. Эту музыку ежедневно слышат актеры и персонал театра, но до нынешней выставки она была невидимой. Теперь, когда речь зашла о деньгах, облезшее до черноты кресло помрежа или заплеванная курилка с постером голой бабы на стене призваны произвести должное впечатление на меценатов (особенно иностранных — выставку планируют отправить в европейское турне). Возможно, и произведут, но только при наличии матерого менеджера, который убедит в том, что на фотках действительно Большой.
ИГОРЬ Ъ-ГРЕБЕЛЬНИКОВ