Большой театр пригласил на постановку балета "Пиковая дама" французскую знаменитость Ролана Рети (Roland Petit). К 77-летнему хореографу слава пришла 55 лет назад. Для послевоенного Парижа его "Комедианты", созданные в содружестве с Борисом Кохно, и "Юноша и смерть" по либретто Жана Кокто были тем же, что "Дети райка" Марселя Карне. Корреспондент Ъ ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА встретилась с РОЛАНОМ ПЕТИ накануне его отъезда.
— Вы покинули "Балет Марселя", который сами создали. Вынужденно или добровольно?
— Все, чем я в жизни занимался, было добровольным. Просто в Марселе изменился климат. Предыдущий мэр Марселя был моим другом — все проблемы решались в один момент. Потом к власти пришли чиновники, они были не так любезны со мной. Все стало слишком сложным, и я решил уйти. Жаль, конечно, что все так получилось, что никто не позаботился, чтобы балеты моего репертуара хотя бы частично сохранились в репертуаре труппы. Но я все-таки рад этим переменам в моей жизни. Если бы они не произошли, я бы так в Марселе и застрял и там бы и умер. И не поставил бы у вас "Пиковой дамы", потому что мне нужен по крайней мере месяц, чтобы перечитать Пушкина, сделать новое либретто — я же не могу только от оперы идти.
— Но вы уже ставили "Пиковую даму" в Марселе.
— От той "Пиковой дамы" у меня не сохранилось ничего — балет не снят на пленку. К тому же там не было па-де-де Германа и графини — Барышников отказался его танцевать. Здесь я думаю сделать главный акцент на диалоге этих персонажей: вот такая дряхлая графиня придет с палочкой и увидит его, такого прекрасного, она эту палочку отбросит, и выпрямится, и уже по-другому будет себя чувствовать. Самая главная трудность — найти графиню. Совсем необязательно, чтобы она делала пируэты, но надо, чтобы она все-таки немножко стояла на пуантах. Надо, чтобы ее возраст был передан в основном талантом актрисы. Что касается мужской роли, то здесь я увидел совершенно великолепного мальчика, Цискаридзе. Уверен, он хорошо передаст драматургию роли.
— Вас не обескураживает неуспех вашей первой работы в Большом — "Сирано де Бержерака"?
— Неуспех? Да? Не помню. Вообще-то это был характерный балет. А Ирэк Мухамедов (исполнитель роли Сирано.— Ъ) ничего не хотел знать, он просто хотел показать все, что умеет. Я пытался объяснить, что это не понадобится, нужны совсем другие движения, другой характер. Но он этого так и не понял.
— Когда вы танцевали на сцене в последний раз?
— В Парижской опере пять лет назад. Я танцевал Коппелиуса в своей "Коппелии". Артисты-классики в этой роли выворачивали ноги, а я танцевал вот так. (Показывает нечто вроде брейка.) Contemporary. Это гораздо легче. Каждый сможет.
— Как вы сохраняете такую потрясающую форму?
— А я каждый день занимаюсь. Делаю станок. Есть такая американская техника с разными приспособлениями. Например, особое кресло — можно делать лежа любые движения. Когда я приеду сюда работать, обязательно привезу этот аппарат, помещу в своем номере и вам продемонстрирую.
— В юности вас окружали люди-легенды. Как вам удалось войти в этот круг?
— Мне было 12 лет, когда я познакомился с Кокто. Меня вызвали на радио, чтобы спросить маленького "крысенка" — так зовут учеников Опера — как он в этой атмосфере себя чувствует. На передаче были Жан Кокто и Шарль Трене, создатель самых прекрасных французских песен. Я всегда был любопытен, а потому попросил у Кокто автограф. Он мне сказал: "Пожалуйста, приходите ко мне, я живу на пляс де ля Мадлен". В то время я был вполне невинен в области литературы, а потому спросил в книжном магазине просто "книгу Кокто". Мне дали его "Опиум". Поверите, я не знал, что это такое. Я пришел к Кокто и с тех пор стал бывать у него очень часто. Там я встретил молодых актеров, музыкантов, художников, я рос в удивительной атмосфере. Кокто уже тогда имел сомнительную репутацию — наркотики, гомосексуализм. Но я в свои 12-13 лет абсолютно ничего не понимал и не видел. По отношению ко мне он вел себя как джентльмен, и я с ним встречался до самой его смерти. Весь веер этих блестящих имен — Кокто, Шарль Трене, Пикассо, Мари Лорансен, Жорж Орик, Дариус Мийо — для меня не просто имена, а близкие знакомые. Я видел, как мимо нас течет река времени. Мое любопытство дало мне ключ к театру, балету, открыло для меня все двери.
— Что такое русские в вашей жизни?
— Среди русских у меня было много друзей, которых я очень уважал. Кохно — очень злой, с ужасным характером, но зато какой талант. Я брал уроки у Бориса Князева — совершенно уникальный педагог. Он придумал "лежачий" класс — весь станок делали лежа. Это потрясающе развивало тела — он умел добиться, чтобы все его ученики делали то, что он хотел. Князев был гений, он выдумывал совершенно авангардные движения, он открыл двери сегодняшним хореографам. Я занимался и с мадам Рузанн.
— Вместе с Бежаром?
— Нет. Про Бежара мадам Рузанн говорила: "У него ничего не получится, он совершенно не для этого дела". А по отношению ко мне она была совершенно великолепна. Женщина с большим сердцем, очень прямая, искренняя, она мне очень помогла во время оккупации. Для нее это было тяжелое время — она была еврейка, такая маленькая, худенькая. Она, конечно, не носила желтую звезду, но всегда пряталась в уголке, была незаметна, никто на нее не обращал внимания. И надо сказать, это была женщина, которую я любил больше всего в жизни.