Нежный убийца

"If they move, kill'em" ("Если дернутся — кончай их") — первая фраза, брошенная усталым красавцем Уильямом Холденом в "Дикой банде" (1969) Сэма Пекинпа.

Его звали "кровавым Сэмом" — неплохо для режиссера, да? Он первым лишил рапид поэтического смысла, чтобы показать, как пули ввинчиваются в людей, да еще философствовал: "Когда получаешь пулю — не падаешь, словно в балете. Брызжет кровь, внутри все взрывается. Убивать не забавно и не красиво. В "Дикой банде" я показываю максимально достоверно ужас и жестокость смерти".

Знаток нашелся. Авторитетно это мог бы сказать Джон Хьюстон, в юности кавалерист Панчо Вильи: Пекинпа видел его в детстве на ранчо своего деда и запомнил как истового картежника. Или Джон Форд, ступавший в кровавую пену нормандского побережья. Или Сэм Фуллер, освобождавший лагеря смерти. Пекинпа (1925-1984) — вряд ли.

19-летний морпех разоружал японские части в Китае, но пороха не нюхал. Рассказывал, что видел какие-то китайские пытки и как снайпер разнес кому-то череп, но мало ли что он рассказывал. Например, про бабку — индианку из племени паютов, что гневно опровергала вся его ирландско-голландско-уэлльская родня. Приписывая себе индейскую кровь, он отбивался от респектабельного семейного стада, как отбился от стада голливудского. Таких режиссеров, как он, называли "maverick" — в память о разбежавшихся быках некоего Сэмюэля Маверика.

"Кто убил моего отца? — Да какая тебе разница?" ("Дикая банда"). У его отца-судьи (и дед, и брат Пекинпа судействовали) было тоже хорошее прозвище: "Денвер-вешатель". Папина репутация ускорила карьеру Сэма. Он дебютировал как ассистент режиссера на фильме Дона Сигела "Бунт в 11-м блоке" (1954). Директор категорически отказывался пустить съемочную группу в тюрьму Сен-Квентин, но, случайно услышав фамилию ассистента, растаял: "Ты что, сын вешателя?". С тех пор Пекинпа стал фаворитом Сигела.

Приступая к сценарию, Пекинпа арендовал мексиканский бордель, где запирался с соавторами и девками. Снимал то бухим, то укуренным в хлам, то обнюханным в доску. Мог при случае и продюсеру врезать. В его глазах, вечно спрятанных за зеркальными очками, многим чудились искры паранойи или МДП. Фанатик стрелкового оружия, он перестрелял все зеркала в своем доме.

По совокупности этих милых особенностей у Пекинпа был брат-близнец — писатель Хантер Томпсон. Разве что Томпсон застрелился, а Пекинпа, плюнув на кардиостимулятор, добил себя вкусными субстанциями. Томпсон — тоже чудовище по жизни. Тоже — что касается стилистических особенностей — "убийца". И тоже — враг насилия, тоже — неутомимый искатель потерянной "американской мечты" и ненавистник тех, кто ее предал. У Пекинпа, как и у Томпсона, несмотря на все их замашки, был круг преданных — до смерти — друзей и соратников: Уоррен Оутс, Джеймс Кобурн — хотя и говорил, что Пекинпа "столкнул его в пропасть и прыгнул сверху", Бен Джонсон, Крис Кристоферсон. Холден, встав на сторону Пекинпа в конфликте с продюсерами, даже предложил работать — и работал — бесплатно. Видать, не таким уж он, как и Томпсон, был чудовищем.

Подумать только, за что Пекинпа был вынужден воевать с продюсерами 1960-1970-х годов, когда Голливуд, казалось бы, признал статус режиссеров как полноценных авторов своих фильмов: за право финального монтажа. Но в монтаже заключена философия режиссера. Философию Пекинпа можно, огрубив, определить как нигилизм, ненависть к любой героической мифологии, облагораживающей реальную кровь и грязь истории, и, так сказать, диалектическое отношение к насилию, стоившее обвинений в фашизме. Особенно после того, как он снял "Штайнер — железный крест" (1977), вестерн с героем — нацистским фельдфебелем на Восточном фронте. Могли бы обвинить и раньше, когда в "Скачи по высокогорью" (1962) Пекинпа показал оригинальные индейские одеяла, изукрашенные свастиками.

По Пекинпа, насилие дремлет в любой душе: об этом великие "Соломенные псы" (1971), где тихий математик в благостной английской деревне топит кровавую баню насильникам его жены. При том, что в насилии нет ничего хорошего, не все убийцы одним миром мазаны. Есть и те, кто заслужил если не прощения, то искупления, как головорезы "Дикой банды", в последний раз нежно выспавшиеся со шлюхами и шагнувшие, наведя лоск, в самоубийственный бой во имя чести. Такое насилие обретает очистительный характер катарсиса.

Пекинпа изучал насилие на любом жанровом материале. Прежде всего в форме вестерна, хотя, словно доказывая, что добро он умеет снимать не хуже, чем зло, сделал чудесную "Балладу о Кэйбле Хоге" (1970). Доказал — и взялся за свое, обратившись к нуару ("Побег", 1972), военному жанру ("Штайнер"), шпионскому триллеру ("Уикенд Остермана", 1983). Перед смертью он работал над сценарием Стивена Кинга, ставшим потом романом "Регуляторы" — об абсолютном зле, поселившемся в голове ребенка. Пекинпа вообще не любил детей: упустишь из виду, как в "Банде", шкета, а он тебе в спину выстрелит. Бойня в захолустье в начале "Регуляторов" напоминает резню в начале "Банды": процессию Общества трезвости рвет в кровавые клочья перекрестный огонь вошедших в раж налетчиков и стражей порядка.

Насилие отплясывало на экране, но Пекинпа был не "режиссером насилия", а "режиссером экзистенциальной жестокости", как Бергман, Брессон или Бунюэль. Потому и сумел создать незабываемые образы-формулы: гибель трезвенников, красные от крови воды реки, из которой хотят напиться герои "Майора Данди" (1965), и прежде всего ("Принесите мне голову Альфредо Гарсия", 1974) — отрезанная, обложенная льдом голова лучшего друга героя, затрапезного пианиста из мексиканского притона, с которой он ведет беседы о том о сем. Больше не с кем: друг погиб, любимую шлюху убили. С самим собой говорить — с души воротит: ведь пианист предал Альфредо за смешные деньги. С теми же, кто эти деньги обещал, впервые в жизни выпрямившийся во весь рост герой поговорит свинцовым языком.

Угадывайте, какие фильмы называл самыми любимыми монстр Пекинпа,— не угадаете. "Расемон" Куросавы, "Дорога" Феллини, "Гамлет" Лоуренса Оливье, "Хиросима" Алена Рене, "Патер Панчали" Сатьяджита Рея. Фильмы режиссеров, которые ищут и находят оазисы человечности в бесчеловечном мире. Пекинпа, наверное, завидовал им: он бы тоже снял свою улыбку Кабирии, но так уж вышло, что он ушел на войну: ведь в кино, как в жизни, кто-то должен воевать.