Фестиваль танец
На сцене Театра имени Моссовета состоялся один из самых амбициозных и дорогостоящих проектов Чеховского фестиваля, проходящего при поддержке Министерства культуры России, правительства Москвы и Райффайзенбанка,— "Эоннагата",— поставленный и исполненный тремя знаменитостями: режиссером Робером Лепажем, балериной Сильви Гиллем и хореографом Расселом Малифантом. В число счастливцев, увидевших сенсационный спектакль, чудом попала ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Каждый из соавторов "Эоннагаты" (к трем вышеназванным следует добавить дизайнера Александра Маккуина и художника по свету Майкла Халлса) и в одиночку способен сотворить чудо. Когда же кудесники собираются вместе, чтобы поколдовать над разгадкой жизни одного из самых интригующих персонажей мировой истории, зрительские ожидания зашкаливают за все разумные пределы. Понятно, что не только на трех московских спектаклях, но и везде, где показывали этот рожденный два года назад полуторачасовой спектакль, переполненные залы готовых к восторгам зрителей ему были обеспечены.
Беда в том, что в театре не работают законы арифметики: случается, что сумма дарований оказывается меньше, чем одно-единственное. Три творца, придумавшие спектакль о поисках самоидентификации (в его основе — история шевалье д'Эона, главного андрогина европейской истории), подвергли эксперименту себя самих. Все трое, воплощая различные ипостаси своего героя, выступили в непривычных амплуа: режиссер Лепаж танцевал и фехтовал, балерине Гиллем были доверены драматические сцены, балетмейстер Малифант пел и вел пантомимные дуэты с режиссером. В новых для себя областях знаменитости достигли существенных успехов — на любительском уровне.
Однако в сфере основной профессии все трое ввели для себя строжайшие самоограничения. Хореограф не поставил ни одного па, какого не смог бы выполнить рыхлый режиссер. Причем не только в сцене, где все трое, изображая школярскую юность многогранного героя, резво кувыркаются среди столов, но и в чисто хореографических фрагментах. А ведь одна волшебная нога Сильви Гиллем, медитативно разворачивающаяся в воздухе в любом направлении, куда мудрее и содержательнее, чем весь огромный драматический диалог, который она в образе шевалье д'Эона — шпиона, подвизавшегося при английском дворе,— ведет с другим шпионом — Бомарше (в исполнении режиссера Лепажа), требующим от агента возврата компрометирующих французский двор бумаг. Тяжело признать, но Лариса Голубкина в роли девочки-гусара выглядела убедительнее, чем непревзойденная Гиллем, мерившая пятачок подмостков деревянными балетными шагами и с опасливой грацией присаживавшаяся на колени Лепажу. Увы, хореограф не дал воли ни ноге, ни другим частям тела великой балерины: те банальные связки из шене, реверансов, полуарабесков-полуранверсе, которыми он наводнил ее партию, выглядели как этюд по актерскому мастерству в старозаветном хореографическом училище.
С немудрящей иллюстративностью был выстроен и весь спектакль. За гламурным великолепием японизированного действия (в названии спектакля имя шевалье объединено с "оннагатой" — так именуется амплуа актера японского театра кабуки, играющего женские роли) скрывался по-школярски добросовестный, не отягощенный сверхзадачей пересказ избранных эпизодов ослепительной жизни д'Эона. Некоторые из них довольно остроумны — как, например, дефиле дипломата-шпиона между стоящими на табуретах монархами Европы: стараниями шевалье Британия была обчищена донага, отдав Франции последнее платье. Некоторые довольно пошлы: скажем, эпизод в цирке, в котором престарелый шевалье, вынужденный носить женское платье, сражается с чернокожим фехтовальщиком на потеху черни — палка мужчины пронзает дырку обруча, которым вооружена "дама". Под финал режиссер Лепаж дарит публике действительно прекрасную сцену смерти шевалье д'Эона: 68-летняя старуха в чепце вглядывается в зеркало, которое вскоре станет ее смертным ложем, вокруг роятся бесполые призраки ее молодости (скольжение Сильви Гиллем по боковой раме зеркала кажется абсолютно ирреальным). Рыхлая руина, некогда считавшая себя главной пружиной великой эпохи, скорбно и беспафосно укладывается умирать, и повернутое горизонтально зеркало, превратившись в стол, перестает отражать мир. Впрочем, за этой пронзительной фантасмагорической сценой следует деловой эпизод в прозекторской: два медика обнаруживают у покойницы мужские гениталии. Добросовестные соавторы "Эоннагаты" решили расставить все точки над i, как будто бы зрители еще не поняли, что чуда не случилось.