Чеховское гетто

"Вишневый сад" в постановке Кристиана Смедса

Фестиваль театр

Венский фестиваль представил новый проект известного финского режиссера, лауреата премии "Новая театральная реальность" Кристиана Смедса. Вместе с литовскими актерами он сделал необычную версию чеховского "Вишневого сада". Из Вены — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Никак не предполагалось, что из затеи вильнюсского продюсера и критика Аудрониса Люги выйдет спектакль, которым заинтересуются важные европейские фестивали. Финского режиссера Кристиана Смедса пригласили провести для литовских актеров нечто вроде мастер-класса на основе текста чеховского "Вишневого сада". Чехов — любимый драматург Смедса, но вот последнюю его пьесу режиссер, по его собственному признанию, никогда не понимал. Так что он не мог не воспользоваться возможностью безответственно заняться этой пьесой. Люга собрал всех на две недели на своей старой даче под Вильнюсом — атмосфера полузаброшенного "имения" советских времен, окруженного теперь со всех сторон особняками "новых литовцев", как нельзя лучше соответствовала ситуациям "Вишневого сада".

Компания собралась отборная, тут и мастера — Юозас Будрайтис, Йонас Вайткус, Гитис Падегимас, и лучшие актеры среднего поколения — Раса Самуолите и Дариус Гавенонис (у нас они известны прежде всего по спектаклям Оскараса Коршуноваса), и молодые. Разумеется, жизнь театральной коммуной и совместный дачный быт привели к тому, что репетиции на свежем воздухе уводили актеров и режиссера от собственно текста пьесы к размышлениям и воспоминаниям — о театре, о личном актерском опыте, о Чехове, о сегодняшней жизни. Кристиан Смедс вообще любит примешивать закулисную реальность театра к своим сценическим сюжетам. Вот и в работе над "Вишневым садом" его интересовали не только (или даже не столько) персонажи хрестоматийной пьесы Чехова, а личности актеров, участвовавших в проекте. Как, скажем, можно было не использовать тот факт, что актриса, играющая Раневскую, сейчас живет не в Литве, а в Париже?

Рассказ о репетициях под Вильнюсом превратился потом в видеоинсталляцию, в полиэкранный фильм, который можно показывать и как самостоятельное произведение (он был представлен в прошлом году в Москве в рамках фестиваля NET). В самом же спектакле лирическим отступлениям нет места, произносится только текст "Вишневого сада". Актеры наверняка знают его уже наизусть, но и сейчас не выпускают из рук книг с пьесой, чтобы подчеркнуть, что не претендуют на полноценный спектакль. Впрочем, это и вправду не спектакль: Кристиан Смедс создал что-то вроде эмоционального каркаса, своего рода скелета спектакля, который может и должен обрастать новыми деталями и подробностями — в зависимости от того места, где вильнюсский проект обретает новую жизнь.

Конечно, каждый раз приходится придумывать представление заново — впрочем, Вена и была первым городом, куда вывезли литовский "Вишневый сад". Смедс выбрал в качестве места дислокации отдаленный от центра австрийской столицы квартал. По существу, это резервация для беженцев — некоторые живут тут много лет, но есть и новички, легальные и нелегальные, из Африки, из Южной Америки, из мусульманских стран. Есть и чеченцы, на желтом металлическом заборе, через калитку в котором зрители проникали на территорию Макондо, было черным написано "Чечня", специально ли к спектаклю или так оно и есть всегда — неизвестно. Перед началом действия состоялся футбольный матч между командой Литвы и сборной гетто, во время представления вокруг зрителей бродили опасного вида обитатели городка, где-то недалеко случилась драка, а завершился вечер пламенной речью неформального лидера, винившего власти Австрии во всех смертных грехах.

Большую часть "Вишневого сада" актеры читали сидя в хибарке, куда вместе с ними втиснулись человек двадцать из публики,— герои пьесы смотрелись здесь тоже группкой беженцев, литовским "комьюнити", заброшенным неизвестно куда. Остальные три сотни зрителей сидели под открытым небом перед огромным видеоэкраном, на который несколько камер вели прямую трансляцию из ветхого домика. Привычно понимаемого театрального действия не было, напряжение создавали крупные планы лиц, интонации, переходы с одного языка на другой: почти весь второй акт играли на русском с вкраплениями английского и французского. Персонажи всего несколько раз выбегали на воздух — например, когда в пьесе Раневская вспоминала о саде. Третий акт Чехова был заменен безумными плясками на лужайке и огненным шоу, которое устроила — вернее, устроил, потому что ее играет мужчина,— Шарлотта, и так до тех пор, пока Йонас Вайткус (Лопахин) не прогнал публику прочь: теперь он хозяин этой земли.

Те зрители, кто на следующий день не пришел в венский Шаушпильхауз, сильно прогадали. По замыслу Кристиана Смедса четвертый акт "Вишневого сада" должен быть прочитан с настоящих театральных подмостков и в зале могут собраться те, кто накануне приходил на два уличных представления. Никакой "интерпретации" заключительная часть тоже не предполагала, ее цель, как показалось, заключена в том, чтобы вернуть труппу из открытого всем ветрам веселого и опасного реального мира в сакральное, замкнутое театральное пространство, чтобы актеры и зрители, испытав себя и текст Чехова на прочность, обновленными возвратились в рамки конвенции. В театр, от которого ничего не остается и который никуда не исчезает — не зря же посреди сцены актеры устанавливают портрет своего покойного коллеги Лаймонаса Норейки: он собирался участвовать в "Вишневом саде", но умер до начала репетиций.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...