В Третьяковской галерее открылась девятая выставка из серии "Золотая карта России". Коллекция Рыбинского музея в наибольшей степени может претендовать на статус художественного открытия.
Основа проекта "Золотая карта России" — обоюдная условность недоверия со стороны музейщиков и зрителей. Нам не без ласкового пафоса учительницы младших классов говорят: "о сколько нам открытий чудных" таит российская глубинка. А мы согласно киваем: как же, как же, таит, внутренне все же в этом сомневаясь. Местоположение все же многое определяет в восприятии искусства. Одно дело "Венеру Урбинскую" привезли — это вещь культурная, заграничная. Другое дело — портрет неизвестной работы неизвестного из музея города N. Тут чуда искусства не ждется. Как говорится, что хорошего может быть из Рыбинска?
Начало пресс-конференции по поводу выставки как-то подтверждало опасения. Глава администрации Рыбинского района Борис Михайлов подчеркнул свою гордость, что это всего второй проект, когда выставляется город не областной, а ниже по статусу, но наравне с областным. Первым был Нижний Тагил. То есть наш музей играет на том же уровне, на котором находятся крупнейшие центры культуры, такие, как Саратов и Рязань. Ой, мама, думаешь. Приехала выставка практически рязанского уровня.
Правда, тут выяснилось одно обстоятельство, которое придало событию пикантность. Город открыли два года назад, а до того из-за предприятий ВПК туда въехать было нельзя. Закрытый город по советским временам — это, конечно, не заграница, но все ж не просто так. Живопись оттуда — что-то вроде продуктов из спецраспределителя. Когда курирующая программу от Третьяковки Галина Андреева объяснила про шедевры, которые в этом распределителе находились, стало совсем вкусно.
Потому что в нем был нестандартный набор продуктов. Экспозиции других музеев — даже областного статуса — строились как филиал Третьяковки. То же самое, только второго сорта. Здесь же устроители задались целью показать характер города через его музей и посему привезли только купеческий и дворянский портреты.
Характер заиграл, поскольку главным впечатлением было столкновение с двумя совершенно исчезнувшими племенами людей. По сравнению с ними Венера Урбинская — существо родное и знакомое. Купцы вообще ни на кого не похожи. Одетые в европейское платье, при этом бородатые и стриженные под горшок, они еще и не без щегольства. То безукоризненный черный сюртук, то какой пестренький жилетец, а бороды иногда такие еле проросшие, в три волоска,— явная дань моде. В принципе какую-то отдаленную общность можно уловить между ними и, скажем, физиками эпохи застоя. Тоже одевались со значением, а бороду отращивали из фронды. Но все же поверить, что из этих русских людей появились какие-то нынешние, невозможно.
Дворяне понятнее. Купцы — народ частнопредприимчивый и потому выведенный под корень, дворяне — государственный и хотя тоже выведенный, но как-то проросший. Заведующий департаментом культуры Ярославской области Юрий Иванов специально подчеркнул, что усадьба Михалковых Петровское Рыбинского уезда — это тех самых Михалковых, из которых произошел баснописец с сыновьями, что сначала не добавило приязни к дворянам. И есть тот же склад в рыбинских дворянах — скажем, в великолепном портрете Николая Тишинина кисти Вишнякова. Тишинин выглядит совершенным английским джентльменом, независимым, гордым, но в затененной части его лица есть какая-то неприятная загадочность, которую при известной фантазии можно счесть за желание в очередной раз нахалтурить госгимн очередному государю.
Но в коллекции Рыбинского музея они предстают в частной обстановке, что приятно, так сказать, "мыслью семейной". Рыбинской коллекцией можно иллюстрировать "Войну и мир". Вот Иван Яковлевич Мусин-Пушкин с совершенно вольтеровской внешностью — сухонький, ироничный старик. Князь Болконский-старший. Сын его, Алексей Иванович, нашедший и опубликовавший "Слово о полку Игореве",— очень умен по огромному лбу, но не без страстей в чувственных губах и мясистом носе. Это, скажем, Пьер Безухов. Вот его жена, Екатерина Александровна, урожденная Волконская, уже совсем старенькая, в чепце, вяжет на спицах — княгиня Ростова из эпилога. Уютнейший семейный мир, в котором у каждого своя роль, у всех разнообразные связи, и все это вертится, живет, и в результате даже Рыбинск наполняется первоклассной живописью.
И усадьба Борисоглеб, где все это проходило. На выставке она представлена фотографией 1919 года — с выбитыми окнами и с темными какими-то людьми, стоящими у портика с "мыслью хозяйственной": что бы отсюда еще вывезти. По очкам и прическе фигуры напоминают Троцкого, а по происхождению фотографии из фондов музея и по дате съемки, видимо, являются теми самыми энтузиастами-конфискаторами, которые собирали музей.
Тут нужен пафос. Роль их кажется трагичной. С одной стороны, они это спасли, вывезя из усадеб в музей, с другой — они же и разорили, своими руками снимая полотна со стен. Вот этот музей — памятник небывалого расцвета русской культуры, которая вдруг кончилась. Пафос течет по понятному пути: и что теперь — свезли в музей, а он умирает, зарплаты нет, никто не ходит и так далее.
Тут тебя подстерегает следующая неожиданность. Значит, так: весь этот музей, вся его коллекция целиком компьютеризована и вывешена в Интернет. Такого даже в Третьяковке нет. Музею — сейчас, два года назад,— отдали лучшее здание в городе. Слышите? Не забрали, а отдали! Вообще, вид у всего этого хозяйства прямо-таки процветающий. Кажется, что эта культура никому не нужна, а происходит ровно обратное.
Понятно, что если в городе расположено предприятие ВПК "Рыбинские моторы", то все управляющие кадры происходят оттуда. И вот эти самые бывшие секретные физики, видимо по отдаленному сходству с купцами, как-то любят этот музей, засылают в Интернет, платят по какой-то двойной схеме и вообще создают ощущение процветания.
Кажется, будто и не у нас это все происходит. Вот, скажем, в Италии так бывает, что выставка из Равенны приезжает в Рим и это настоящее художественное открытие. В Москву точно так же приехала выставка из Рыбинска.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН