"Только вы ничего не говорите о нас...— с мольбой в голосе говорил мне осенью 1997 года руководитель компании с оборотом в десятки миллионов долларов, определяющей ситуацию на своем рынке.— Никаких цифр, прошу вас, никаких подробностей. Вы должны понимать, то, что мы вообще существуем и что на рынке есть крупные компании,— это случайность. Мы со страхом ждем, пока на нас обратят внимание: власти, налоговая или бандиты... Не нужна нам слава".
Что это был за странный рынок, до которого нет никому никакого дела и где можно иметь 20-процентную рентабельность при оборотах в $20 млн в месяц? На моей памяти таких было два. Первый — рынок компьютерных запчастей, ввозившихся в страну исключительно "серым" или "черным" способом. Второй — рынок импортных лекарств, "серые" и "черные" схемы которого смутно помнят сейчас лишь отцы--основатели крупнейших компаний. По легенде, бизнес одного из трех крупнейших импортеров лекарств начался с забитого дефицитными препаратами багажника "Жигулей" — возвращались люди с Балатона, решили подзаработать и подзаработали.
Иностранные фармацевтические компании приходили в Россию непросто. Сначала были дистрибуторы, не вылезавшие из командировок в Польшу, Венгрию, Германию, и их руководители, также не вылезающие из кабинетов чиновников Минздрава и ГТК. Такую работу, как продвижение в Россию новых высокоэффективных лекарств, могли в то время делать только русские — с их энергией, с желанием работать с нашими же аптеками, наконец, с умением переправить уведенное из дикого налогообложения сначала в алтайский офшор, затем — в Углич, потом — в латвийский банк Parex, потом — на Кипр и уж затем — на официальный счет Glaxo Wellcome. Затем пришло время огромного красного здания на Павелецкой набережной, где, особо не афишируя свое существование, расположились представительские офисы западных производителей лекарств: никакого бизнеса, Боже упаси, только анализ рынка и реклама! Потом появились справочники для врачей от крупных производителей лекарств, семинары для специалистов в "Radisson-Славянская", первые современные аптечные склады. Постепенно иностранные компании открыли первые производственные СП, а потом появились и планы строительства собственных фабрик в Подмосковье. Правда, пока ни одна фабрика еще не открылась — но, уверяю вас, они уже строятся.
По сути, что-то очень похожее происходило и с российскими фармкомбинатами. В середине 90-х руководители коммерческих отделов крупных региональных фабрик стыдились своей сугубо рыночной, буржуйской, в общем-то, профессии — в проходной "Акрихина" висела стенгазета со строгими фотографиями аптекарей и врачей, в на Московском эндокринном заводе, который на прошлой неделе стал объектом народных волнений из-за увольнения старого гендиректора, бойцы ВОХРа с двустволками видны были за километр: режимное предприятие, крупнейший в стране производитель морфина и аминазина. Накануне кризиса менеджеры некрупных провинциальных фабрик со стыдом и ужасом признавались, что основная схема их работы — это толлинг. Работой на давальческом сырье в их понимании мог заниматься лишь алюминиевый бандит — подручный олигарха, и им было очень стыдно. Отдельные олигархические структуры, например, "Российский кредит", пытались сколачивать из фармацевтических фабрик холдинги — но, вероятно, высокодуховная природа производства лекарств не давала им осуществить свои дьявольские планы. Никому не нужные фабрики ждали, пока не наступит полный покой — то есть банкротство.
А еще через год случился кризис, и иностранцы, так пугавшие российских производителей, куда-то исчезли. "Акрихин" неожиданно устроил в фойе заводоуправления выставку собственных лекарств. На ленты новостей стало попадать все больше и больше сообщений о сертифицировании по стандарту GMP и ISO 9 тыс. лекарств российского производства. А осенью тот же "Акрихин" неожиданно заявил, что сертифицировал производство по новому экологическому стандарту ISO 14 тыс. До этого, признаться, я встречал упоминание такого стандарта только на сайтах японских биотехнологических компаний.
Теперь уже ни дистрибуторы, ни руководители фабрик не просят об анонимности — им нужна реклама, они сыплют цифрами, долями рынка, суммами направленных на развитие производства средств. Не в меньшей степени она нужна и Aventis, иностранной компании, в перспективы которой в России еще год назад мало кто верил. Российские лекарства — впервые спустя десятилетие — признаются российскими обывателями не менее эффективными, чем западные.
И хорошо, что никто больше не стесняется ни импортировать лекарства, ни продавать их, ни производить. Российское производство лекарств возродил кризис — было бы обидно, если его погубила бы простая конкуренция.