В Музее имени Пушкина стартовала программа "Декабрьских вечеров". Из Германии в Москву на один день прилетел знаменитый тенор Петер Шрайер, а из Амстердама — известный пианист Алексей Любимов. За совместную программу из песен Моцарта и Шумана певец получил из рук директора ГМИИ Ирины Антоновой статуэтку ("наш маленький Оскар") работы Александра Бурганова.
Видимо, программа--открытие "Декабрьских вечеров" вызывала у фестивальной администрации сомнения. В день концерта ряду журналистов отказали в аккредитации. Сделано это было совершенно зря: во-первых, в зале были пустые места; а во-вторых, у Шрайера и Любимова не будет теперь рецензий от критиков, который с прошлой весны искренне симпатизируют певцу, не говоря уже о пианисте.
Побывав тогда в Москве на исполнении "Страстей по Иоанну" в качестве дирижера и евангелиста, Петер Шрайер запомнился такой вокальной формой и таким живым отношением к баховской музыке, что соблазн услышать его с неизвестными песнями Моцарта и в редкой красоты шумановском цикле "Любовь поэта" был сильнее выдуманного музейщиками злого намерения критики обругать певца, что, мол, немолод и с голоса спал.
Безупречного юношеского вокала никто и не ждал, звучавшие циклы — свежесобранный из песен Моцарта и хрестоматийный шумановский — и не апеллировали к этой теме. Возрастная роль для тучноватого интеллигента Шрайера является отличной основой для отыгрывания его невероятного актерского мастерства. Герой восторженно-влюбленный, герой грезящий, герой болезненно-мнительный или герой усталый — все эти роли он представлял с блеском.
В цикле Моцарта эти смены психологических состояний были представлены как роскошная игра. По Шрайеру--Любимову, венский гений и не помышляет о бренности жизни. Он фиксирует экстравагантный инфантилизм ("Фиалка"), стариковскую разочарованность ("Обманутый мир"), изощренные сновидческие образы ("Вечерние думы") не всерьез, а как будто. И Шрайер это "как будто" излагает тончайшими нюансами позы, мимики, артикуляции. Убедительность такова, что грим безысходности в последней песне ("Как-то раз одинокий, печальный") окончательно осыпается — слышен только восторг жизни и призыв: "Сердце, стучи громче, громче!"
Если попытаться выстроить общий сюжет первого концерта, он выйдет таким: первое отделение — это бутафорское предчувствие Моцартом эпохи романтизма, а второе отделение — Шуман, который закруглил песенную традицию камерного романтизма знаменитой "Любовью поэта". Шестнадцать романсов от лица пожилого романтического субъекта слились в нервно-неровное высказывание. Что-то показалось грубоватым, что-то — излишне лицедейским. Однако сгущения тембра рядом с форсированной прямотой громких монологов ("Я не сержусь") и мнительной затуманенностью любовных воспоминаний — вся эта цепочка сиюминутных состояний, как и положено, спровоцировала сильные ощущения. Считалось, что кроме Дитриха Фишер-Дискау так петь никто не может. Может — Петер Шрайер.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ