В конце минувшей недели Москву посетил глава МИД Чехии Карел Шварценберг. Он был гостем московской конференции "Андрей Сахаров: Тревога и надежда-2011", прошедшей в Сахаровском центре 20-21 мая. В интервью обозревателю радио "Коммерсантъ FM" КОНСТАНТИНУ ЭГГЕРТУ, специально для "Ъ", КАРЕЛ ШВАРЦЕНБЕРГ рассказал о своем видении проблем в отношениях между Россией и объединенной Европой.
— В 2007 году, вскоре после речи Владимира Путина на Мюнхенской конференции по безопасности, вы сказали в интервью журналу Der Spiegel, что, по вашему мнению, Россия стремится вернуть себе в международных делах статус Советского Союза. Вы по-прежнему так считаете?
— Судя по встречам президента Медведева и премьера Путина с президентом Обамой, Россия хочет равенства с США.
— А это реально?
— Как я могу ответить? Я же не представляю себе ресурсов, которыми располагает Российская Федерация. Но одно ясно: многие геополитические реалии сильно изменились даже со времени упомянутой вами конференции в Мюнхене в 2007 году.
— Позвольте поставить вопрос иначе: стремление России играть именно такую, равную США, роль в международных делах вас беспокоит?
— В определенной степени беспокоит. Прежде всего отношение России к ее соседям. Грузия — один из примеров. Можно вспомнить и проблемы в отношениях с Белоруссией или Эстонией. Сегодня, когда мы обсуждаем с российскими партнерами тему противоракетной обороны, они, так сказать, довольно уверенно заявляют о готовности включить в свой сектор ответственности страны, лежащие между Европейским союзом и Россией. Понимаете, все эти разговоры о "ближнем зарубежье" и "зонах особых интересов" принадлежат прошлому.
— Вы упомянули Грузию. Три года назад вы, с одной стороны, жестко осудили действия России, а с другой — не поддержали идею введения ЕС санкций против Москвы. Что изменилось с того времени?
— Многое изменилось. Россия дислоцировала серьезные воинские контингенты в Абхазии и Южной Осетии. Это серьезно изменило баланс сил в регионе. Ведь этих сил намного более чем достаточно не только для защиты Абхазии и Южной Осетии, но и потенциально для новой войны против Грузии. Вопрос: зачем нужны столь большие гарнизоны на этих спорных территориях?
— ЕС оказывает влияние на ситуацию в регионе?
— Оказывает. Но будем откровенны — это влияние не очень большое. Оно есть в Грузии, где ЕС способствует демократическим реформам. К примеру, недавно принятый там либеральный закон о СМИ — одно из свидетельств того, что к мнению ЕС прислушиваются в Тбилиси. Режим в Грузии неидеален, но сегодня — в том числе и благодаря влиянию Евросоюза — он стал лучше, чем был два-три года назад.
— Если взглянуть на отношения России и Евросоюза, каковы здесь, по-вашему, главные проблемы и главные достижения?
— Отсутствие доверия. Россия полностью не доверяет ЕС и НАТО — ведь большая часть членов ЕС входит и в альянс,— а они, в свою очередь, не доверяют России.
— Ну а успехи есть?
— Есть. Скажем, в вопросе о вступлении России в ВТО. Это не гигантские достижения, но они есть. Кроме того, русские теперь путешествуют по Европе, живут в Европе. Куда бы вы ни поехали — от Лондона и Парижа до Карловых Вар и юга Испании,— везде вы встретите выходцев из России. И это хорошо как для стран Европы, потому что россияне — уважаемые и денежные клиенты, так и для россиян, потому что они видят, как живет ЕС, и, возвращаясь в Россию, привозят эти свои впечатления на родину.
— Но многие в Центральной Европе опасаются влияния российского капитала и даже говорят: что не сделали танки, сделают деньги. Я это слышал в том числе и от некоторых ваших соотечественников.
— Если гражданин России хочет купить дом в Карловых Варах, или в лондонской Белгравии, или в венском Гринцинге, это никого не беспокоит. Другое дело, если фактически государственные компании стремятся добиться монопольного положения, вот это вызывает беспокойство. Причем, даже если речь шла бы о компаниях из других стран, не только российских, это нас все равно беспокоило бы. Но Россия — великая держава, так что планы ее госкомпаний привлекают к себе больше внимания, чем, скажем, намерения компаний из Люксембурга.
— В дискуссиях об отношениях России и Евросоюза часто говорят о примате общих интересов над общими ценностями. В последние годы большинство инвесторов склоняются именно к этой точке зрения. А какова ваша?
— Ох и не люблю я эту дискуссию! Она часто лишь усложняет обсуждение политических вопросов. Давайте по-честному взглянем на ситуацию. Даже если вы материалист-прагматик, скажем инвестор, то вы не можете не понимать, что вкладывать деньги в страну, где правовые гарантии ограниченны, довольно опасно. В интересах самой России расстаться с проблемными представлениями о прошлом, провести реформы и стать нормальной европейской страной. Но тут важно помнить вот что: мы, Евросоюз, можем давать советы и помогать России, но эта трансформация — фундаментальная задача прежде всего самих россиян. Им ее и решать.
— Считаете ли вы, что страны бывшего социалистического лагеря преодолели комплексы, связанные с СССР, Россией — в общем, с давним и не очень прошлым?
— Я думаю, эти страны и общества чувствуют себя в безопасности. Но человеческую память невозможно обнулить. Это касается и вас, и меня. Если человек родился и жил в эпоху СССР, то это навсегда оставило свой след в его душе.
— Ваша семья вынуждена была бежать из Чехословакии в 1948 году. Эти воспоминания тоже неотделимы от ваших взглядов на жизнь?
— Конечно! Хотя эти воспоминания разные. В 1945 году в нашем имении в Хемнице жили русский генерал и его жена, кстати прекрасно говорившая по-немецки и по-французски. Мне было восемь лет, и моими лучшими друзьями были русские солдаты. Помню, как мы ходили на "рыбную ловлю". Она была очень простой. В пруд бросали гранату, и рыба всплывала кверху брюхом. Мой отец прекрасно говорил по-русски, очень много читал русскую классику — Гоголя, Лермонтова, Блока. В результате коммунистического переворота наша семья уехала в эмиграцию в Австрию в декабре 1948 года. Благодаря этому я жил в свободном обществе всю свою жизнь. Думаю, поэтому я более свободен от комплексов, которые естественны для моих соотечественников, кто в 1968 году видел советские танки на улицах своих городов и по-настоящему пострадал от коммунистической диктатуры.