В Петербурге прошел XII международный фестиваль новой музыки "Звуковые пути" под руководством композитора Александра Радвиловича.
"Звуковые пути" декларируют верность авангарду и стремление держать руку на пульсе современного процесса. Ясно, что в эти рамки укладывается самая разная музыка. В середине 90-х здесь играли столпов западного авангарда Маурисио Кагеля (Mauricio Kagel) и Джона Кейджа (John Cage), сюда удавалось привезти живого американского классика Джорджа Крама (George Crumb). На фестивальных концертах и тянущихся за полночь марафонах публику ошеломляли дерзкими выходками и дразнили несусветными звучаниями: вертели детские волчки, звенели в велосипедный звонок, гремели жестяными ведрами и музицировали на игрушечном рояле. За это фестиваль и любили.
Последние два года фестиваль "Звуковые пути" все больше начинает походить на собственное начало: фестиваль молодых петербургских композиторов, скромно приглашавший нескольких западных гостей. С той разницей, что теперь это фестиваль среднего композиторского возраста, опекающий молодежь. Задача весьма почетная. Но малоинтересная прессе и спонсорам.
Но все же из года в год самым верным другом фестиваля остается Гете-институт, делая роскошные подарки в виде известного ансамбля L`art pour l`art или целой команды интересных пианистов. В этом году Гете-институт привез в Петербург композитора Клауса Хинриха Штамера (Klaus Hinrich Stahmer) и пианиста-композитора Морица Эггерта (Moritz Eggert). Концерт последнего и стал главной изюминкой нынешних "Звуковых путей".
Обаятельный, в самом расцвете сил молодой человек играючи совместил функции композитора, пианиста и диджея. И программу свою он составил расчетливо и остроумно: композиторов Эггерт представил по старшинству — от патриархов Ханса Вернера Хенце (Hans Werner Henze) и Вильгельма Кильмайера (Wilhelm Killmayer) до себя, тридцатипятилетнего.
Додекафонную музыку Эггерт чередовал с тональной, под строгим названием "Тема с вариациями" Энно Поппэ (Enno Poppe) (вариаций было всего-навсего 840), под конец отделения играл "Трещотку" Хельмута Лахенмана (Helmuth Lachenmann), шелестя ногтями и костяшками пальцев по беззвучной клавиатуре. В его собственном "Хэммерклавире" (Hammerklavier c умляутом в отличие от Hammerklavier`a Бетховена) эксцентриада, шоу, беготня вокруг рояля, игра подбородком и левой пяткой сочетались с отличным звуком и умным пианизмом. Что выдавало отнюдь не нигилистические намерения, а любовные отношения с инструментом и страсть к исследованию его возможностей — как, в сущности, поступали все успешные фортепианные композиторы.
Публика не отпустила немецкого пианиста без пары бисов, энтузиасты бросились за кулисы просить ноты — на глазах сбывалась мечта организаторов современного фестиваля. Чтобы не упустить ее, следовало разрекламировать концерт вдесятеро лучше, и тогда, возможно, на следующий год удалось бы сделать два-три подобных концерта. Мориц Эггерт с блеском продемонстрировал давно уже очевидную истину: современная музыка нуждается не только в истовых пророках, с пафосом отвергнутых, ее посланцами могут быть жизнерадостные и высокопрофессиональные шоумены. И как показывает опыт, на данном этапе это более успешная политика.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА, Санкт-Петербург