Тысячелетие, может быть, еще не кончилось, но девяностые годы уж точно выжаты до капли. Осознав это, приходится вслед за первым президентом России признать, что не все наши мечты сбылись; в частности, мечты постсоветских творцов о мировой славе. О причинах этой неудачи — Екатерина Деготь.
Речь не об "уже великих" вроде Киры Муратовой или, скажем, Дмитрия А. Пригова — они давно уже в интернациональном контексте, мир просто задолжал им внимания и теперь расплачивается, щедро или скупо. Речь также и не о звездах мейнстрима вроде Аллы Пугачевой или, скажем, Никиты Михалкова, которые, выбрав мейнстрим, предпочли успех на родине прежде всего — а мир уж пусть ценит их как "лучших русских" (иногда ценит, иногда нет). Речь не об этих ветеранах, которые уже состоялись: те произведения, что они еще предложат, утолят любопытство и иные специфические желания, но никак не острую, всесжигающую жажду нового.
Жажду нового утоляет только новая волна, налетающая со скоростью курьерского поезда. И вот эту "новую волну" из России — в любой сфере культуры — как ждали десять лет назад (мода на СССР, как ни трудно это сейчас вообразить, имела место), так и ждут до сих пор (что возможность не закрыта, вообразить еще труднее). Пока что художники, кинорежиссеры, теоретики и писатели свой шанс не использовали. Китайское современное искусство или британское, иранское кино или датская "Догма" — ничего такого у нас нет. Это огорчительно не только для творцов лично, но и для потребителей, к которым относится большинство из нас: нет интригующих явлений — значит, на наши кинофестивали и художественные ярмарки никто из важных людей не рвется; не едут — значит, если что-то у нас и теплится, об этом никто не узнает; наши художники не известны на Западе — значит, и местное начальство их слегка презирает и не дает денег, способствуя тем самым субъективной депрессии и объективному застою. В результате мы импортируем кое-какую культуру (что-то стимулирующее — крайне редко), но экспортируем мало и случайным образом. Хоть и есть отдельные исключения (главным образом в музыке), в целом в нас разочарованы.
В чем же причины этой неудачи? В кругах еще не утративших надежду деятелей искусства этот вопрос время от времени дебатируется. Называются чаще всего две причины: недостаток индивидуализма и его избыток.
Начнем с первого. Те, кто так говорит, могли бы сказать и "недостаток таланта", поскольку в современном мире понятия эти синонимичны. Талант есть только у личности: он требует понимания себя, рефлексии, иначе остается непроявленным; но и наоборот, настоящий индивидуалист, давший себе труд подумать о себе и своей особости, уже талантлив. Советские люди с этой точки зрения не обладали достаточной "самостью": они были сбиты в коммунальные кучи в патерналистском обществе, невозможность путешествий и незнание западного контекста затрудняли им взгляд на себя со стороны; художники и прочие творцы не могли, следовательно, достичь необходимой внешней позиции и творили вслепую, по наитию, как простодушный таможенник Руссо, что в конце ХХ века никак не может считаться выигрышным вариантом.
Но чего требовать, если вся русская философия, на протяжении всей своей истории, не говорила о "я" — только о "мы" ("мы и Европа" — чаще всего), и потому считаться философией не слишком-то и может? В результате нашей культуре не на что опереться. Большинство избрало легкий путь: не вырвавшись толком из советской тоталитарности, мы погрузились в рыночную. Художники, писатели, журналисты вприпрыжку удалились в психоделическую тотальность масскульта, которая исключает критический взгляд, в брызжущую шампанским публичность. На настоящий индивидуализм, на опыт одиночества как спокойного мыслящего отчаяния мало кто оказался способен (одно из исключений — Муратова, но она всегда была такой).
Другая точка зрения состоит в том, что постсоветские годы заразили людей диким, исступленным индивидуализмом и эгоизмом, возведенным в высшую добродетель. Символом времени стали гаражи-ракушки, которые гордо возводятся на каждом свободном сантиметре в ущерб всем вокруг. Идеология личной карьеры подчинила себе все, подавила и мораль, и творческие силы. Неспособность объединиться и построить новые художественные институции взамен старых советских, зависть к чужому успеху, челночная культура личных гастролей на Запад (аналогичная старому "чесу"), вера в звериный оскал капитализма, в рынок, а значит, и в массовую культуру как единственно значимую — вот что встало на пути успеха наших на Западе. Ни единого фронта, который построили молодые китайские художники, ни новой, амбициозной и некоммерческой, эстетической программы, которую предложили иранцы или датчане в кино,— ничего у нас не вышло. Идеология прошедшего десятилетия — "каждый за себя" — привела к тому, что исчезло общество, а значит, и культура.
Вопрос о том, какая из двух точек зрения вернее, оставляю без ответа. Зато предлагаю ответ на вопрос, чего все ждут от России. Ответ таков: группового движения (солидарного, энтузиастического, не измельченного завистью), которое предложило бы новый, критический и вместе с тем позитивный взгляд на опыт социализма. Не на вечную Россию, не на новую Россию, но на то, с чем Россия вошла в мировую историю: на СССР. И не столько на систему знаков и эмблем советскости (как когда-то сделал соц-арт), сколько на сам опыт повседневности. Чему-то такому — если только это будет сильный и внятный жест — шанс был бы дан. В случае успеха этот опыт был бы оправдан как часть опыта всего человечества (чем он, конечно же, был), а с нас — бывших советских граждан — были бы наконец сняты обвинения в жадности, беспамятстве и творческой ничтожности.
Единственное, чего мир еще от нас ждет,— нового, критического и вместе с тем позитивного взгляда на опыт социализма и СССР