Свобода в наследство

Для завсегдатая сегодняшних выставок современного искусства в Москве "художник А. Кузькин" — это, конечно, Андрей Кузькин. Один из самых-самых в поколении тридцатилетних, лауреат разных премий, разрываемый на части галеристами и кураторами, романтик и поэт, наследник концептуалистской традиции, взявшийся как будто бы ниоткуда несколько лет назад и сразу прогремевший перформансом "По кругу", когда несколько часов кряду живой бетономешалкой месил ногами цемент, не давая ему застыть.

Знающие люди, впрочем, говорят, что художник Андрей Кузькин взялся не ниоткуда, а как две капли воды похож — и внешне, и почерком — на покойного отца, умершего совсем молодым художника Александра Кузькина. На небольшой выставке "Александр Кузькин. Это белое, это черное", сделанной ММСИ совместно с галереей "Г.О.С.Т", видно, что и правда — похож. И почерком — во всех смыслах, даже в буквальном, графологическом. Оба Кузькина, отец и сын, мастера синтетического жанра альбомно-дневниковой графики, где рисунки переходят в слова, а слова — в рисунки. И этот фамильный кузькинский жанр отсылает, кажется, не столько к концептуализму, сколько к романтизму, к усадебному рисованию и сочинительству. К творчеству для себя, свободному, по зову сердца, который со времен Кандинского принято называть принципом внутренней необходимости.

В миру Александр Кузькин (1950-1983), выпускник Полиграфического института, где учился у Андрея Гончарова, и сотрудник издательства "Искусство" в его лучшую пору, занимался оформлением книг и плакатами. В этих плакатах, похожих на его тогдашние, разумеется, не рассчитанные на публикацию опыты в абстракции, аскетичных, немногословных, с рисунком, который стремится стать знаком-иероглифом, на удивление много воздуха. И кажется, что он так часто оставляет свободной плоскость листа не ради раз найденного эффектного приема, а просто из любви к свободе. Которой можно добиться даже внутри такой жесткой структуры, как структура книги.

К Международной выставке искусства книги в Лейпциге 1982 года Александр Кузькин сделал две работы. Одна была фрондерской по выбранному тексту: стихи Ахматовой с "непечатным" тогда "Реквиемом". Те иллюстрации к "Реквиему" были, возможно, самым точным попаданием в ахматовскую поэтику: группы фигур, контуры которых бегло очерчены рапидографом, бесконечной процессией перемещаются с листа на лист, словно тени из прошлого, вызванные автором, и самый принцип этого контурного рисунка родом из классицизма, как и прокомментированная им поэзия. Второй проект для лейпцигской выставки имеет в истории русского искусства особый статус: не то первый образец mail art, не то — первая концептуальная livre d'artiste. Александр Кузькин предложил издать "Страдания юного Вертера" в виде писем и рассылать книгочеям-подписчикам почтой по указанным в тексте датам, так что герой эпистолярного романа Гете обращался бы лично к каждому читателю. Решение и остроумное, и характерное для его стремившегося к непосредственному взаимодействию со зрителем искусства. Оно было рассчитано на восприятие здесь и сейчас — и осталось там и тогда. От этих эфемерных практик сохранились в основном воспоминания. О том, как после визита художника друзья в течение года повсюду — в шкафах, столах, холодильнике, кастрюлях и ботинках — находили бумажки с надписями "всех не переловишь", "всех не перевешаешь", "всех не передавишь" и "всех не найдешь". О том, как он рассылал приятелям конверты с цветными бумажками — художник ведь должен работать с цветом. Или о том, как устраивал квартирную выставку, увидеть которую можно было лишь с улицы, глядя в окно его квартиры: на потолке появлялись магические круги, образованные с помощью поставленной на зеркало свечи.

На выставке в ММСИ таких работ немного. Витрина с образцами мейл-арта: вынутые из конвертов и подвешенные на ниточках крохотные листочки с надписями с обеих сторон, вступающими в диалог друг с другом и с читателем. "Что это?" — "Это криво нарисованный круг". "Подуйте в дырочку" — "Не свистит?". "У вас есть деньги?" — "У меня тоже". Да еще серия "Композиций с надписями", загадочных рисунков с обрывочными фразами, которые как будто собираются что-то рассказать, но не договаривают: "Такое впечатление, что вы находите в этом удовольствие", "Это возможно при доброжелательном отношении", "Но тем не менее ценю всю это и привык".

Не доживший нескольких дней до тридцати трех лет Александр Кузькин, действительно, многого не договорил, оставив множество проектов, набросков и сына, от которого теперь ждут, что он станет работать за двоих.

ММСИ на Петровке, до 12 июня