После парижских гастролей

В прошлом году в Лувре парад нескольких сотен отборных памятников древнерусского искусства воспринимался как небывальщина. Большая часть этих экспонатов из России не выезжала вообще, да и вообще непривычно видеть собранным в одном пространстве этот в действительности рассеянный по многочисленным собраниям корпус, в котором то и дело узнаются совсем знаменитые вещи, то, что каждый помнит еще по картинкам в школьных учебниках.

Французы, понятное дело, в своих учебниках всего этого не видали, но вряд ли это помешало тому оглушительному впечатлению, которое выставка в итоге производила. На отечественного зрителя луврская версия "Святой Руси" действовала отчасти и за счет необходимости как-то абстрагироваться от привычного контекста (чужие стены, чужие кураторы) — только для того, чтобы потом с удовольствием обнаружить, что все в порядке, что гордый взор иноплеменный на этот раз все правильно разглядел и разметил. Неподготовленная же публика, очевидно, должна была увидеть на выставке роскошно иллюстрированную хрестоматию по истории русской средневековой культуры. С одной стороны, конечно, экзотика — луврские дизайнеры тогда писали название выставки на загадочный манер, смешивая латиницу и кириллицу, "Saiптe Яцssie". С другой стороны, экзотика, понятно систематизированная и терпеливо объясненная.

Что сокрушительность впечатления отнюдь не гипербола, ясно хотя бы из того, что теперь эту выставку показывают в Москве, а потом будут показывать в Питере. Потому что все помнят, как это получилось: Дмитрий Медведев, осматривая в Лувре пресловутую "Saiптe Яцssie" вместе со своим французским коллегой, вместо бесстрастия коллекционера, с благородной сдержанностью хвастающегося своими сокровищами, сам проявил восторг и изумление — и потребовал привезти выставку в Россию.

Расходы на теперешний проект сопоставимы с луврскими, но это не будет буквальная копия парижской экспозиции. Причем изменения не только в дизайне, но и в концепции. В Париже слова "Святая Русь" были, в сущности, скорее эффектным украшением для скучного названия "Русское искусство от истоков до Петра Великого". У нас, разумеется, решили, что так нельзя, что нужно всерьез говорить о "Святой Руси" как "умозрительной модели идеального общественного и духовного устройства" — и потому выставка вместо простого историко-хронологического принципа выстроена по отдельным темам: Крещение Руси, почитание святых, эстетика православного храма и так далее. Немного жаль, потому что обычно отечественным музейщикам такие экзерциции удаются хуже. Но, с другой стороны, это не совсем обычный случай — опять-таки сами вещи таковы, что от перестановки местами впечатление меняться не должно.

От навязчивого повторения слов "самый известный", обозревая каждый раздел, воздержаться невозможно. Самые известные наши рукописи — Остромирово Евангелие с его дивными миниатюрами, Радзивилловская летопись, Лицевой летописный свод. Декоративно-прикладное искусство — самые известные средневековые вещи, и "Золотые ворота" из Владимира, и бармы из рязанского клада, не говоря уже о несчетном количестве чуть менее хрестоматийных предметов в диапазоне от домонгольских времен до начала XVIII века. С иконами, может быть, дело обстоит не так прямолинейно, потому что те произведения, которые любой признает главными древнерусскими иконами — Владимирская Богоматерь и рублевская "Троица",— своих повседневных мест в Третьяковской галерее не покидают. Тем не менее иконописный раздел выставки при любых концептуально-тематических раскладах должен выглядеть сенсацией — с 1988 года, когда отмечалось 1000-летие Крещения Руси, у нас не было настолько внушительных выставок иконописи, собиравших лучшие экспонаты десятка отечественных музеев. А когда все это — и живопись, и ювелирное искусство, и рукописи, и шитье — еще и комбинируется, появляется возможность иллюстрировать какие угодно сюжеты, идеологические ли, исторические ли. Вот, скажем, парсуна "Патриарх Никон с клиром" из Ново-Иерусалимского монастыря и тут же в витрине — та самая панагия, которая изображена на груди у патриарха. То есть тут объединяются и сложная история данной конкретной панагии, и решительные эстетические новации парсуны, и весь шлейф ассоциаций с образом того же Никона — когда подобная многомерность хорошо реализована, она стоит многого.

В Париже на выставке было еще некоторое количество предметов из западных, прежде всего французских собраний. В России на выставке будет только один экспонат из Лувра — пластина с эмалевым изображением "Сошествия во ад", веками хранившаяся в ризнице Успенского собора во Владимире (есть даже гадательное предположение, что она была частью парадного костюма Андрея Боголюбского) и только после революции проданная на Запад. В общем, вполне святорусская историческая реликвия, однако изготовили ее в XII веке западноевропейские мастера. Тема общения наций, традиций и культур в луврской версии "Святой Руси" вообще оказалась одной из самых неожиданных, но притом звучала отчетливо — интересно, как расставятся акценты теперь, после переезда выставки в Москву.

Третьяковская галерея, с 26 мая по 14 августа