Грозненские жители начали готовиться к зиме. В частные дома и квартиры первых этажей уже поступил газ, кое-где есть даже отопление. Но большая часть жителей чеченской столицы готовится к тяжелой зиме без тепла и света.
Безжизненные руины по обе стороны главной улицы Мира, (ныне проспекта Бислана Гантамирова). Все как зимой прошлого года, только тогда здесь непрерывно гремели взрывы, а сейчас лишь редкие автоматные очереди нарушают тишину.
В разрушенные дома постепенно возвращается жизнь. Правда, свидетельствует об этом пока только пленка, которой горожане затянули окна, спасаясь от холода: застеклить их почти всем не по карману. Да и зачем, если завтра, может быть, снова война? Люди все еще не верят, что мир возвращается на их землю. Первый вопрос, который они задают приезжим: уйдут ли федералы? Одни спрашивают с надеждой, другие — со страхом. Но те и другие понимают: если федералы уйдут, окна останутся застекленными недолго.
— В 96-м мы поверили, что войны больше не будет,— говорит таксист Хамзат, который подвез меня до здания администрации.— Я дом отстроил заново, всю душу в него вложил. Жена так радовалась, что дети в школу ходят, что не надо прятаться, пригибаться, перебегая от дома к дому. А сейчас моего дома нет, одни развалины. Квартира родителей в центре сгорела... Живем в селе у родственников. Вот зарабатываю на жизнь, а строить уже ничего не хочется.
На рынках есть все — от продуктовых наборов, которые Красный Крест передает в Грозный, до полиэтиленовой пленки и одеял (из того же Красного Креста). Покупатели, естественно, обсуждают, кто и как делит гуманитарную помощь. Это здесь самая актуальная проблема. Грозненцы говорят, что живут только благодаря западным правозащитным организациям, которые выделяют растительное масло, муку и крупу — ровно столько, чтобы горожане не умерли с голоду. Еще добрым словом поминают на рынке какую-то Петру: она по городу ездит, ищет по подвалам больных и немощных и подкармливает их.
Разыскать Петру не составило большого труда: почти все грозненцы знают, что иностранка живет в частном доме в центре — рядом с детским домом, который она сама же и создала. Телохранитель с автоматом преграждает мне дорогу, но Петра машет рукой: "Пропусти". Худенькая, русоволосая, в длинной юбке, очень похожая на чеченских женщин. Только много курит. Петра Прохаска (Petra Prohaska) — журналистка, в Грозный она ездила и в прошлую войну, и в эту. И, как многие журналисты, втянулась. Хотя сама Петра не считает себя искательницей экстремальных ситуаций: "Просто после всех этих несчастий, хоть и чужих, невозможно вернуться в нормальную жизнь и забыть об этом. С этим нельзя жить там, в Москве, и все время думать, что здесь кто-то умирает, а ты мог бы ему помочь..." Уже пять месяцев Петра вместе со своим телохранителем Русланом разыскивает больных и одиноких. Их у нее больше 700 — стариков, которым она привозит продукты и одежду. Деньги на эту миссию выделяет чешская гуманитарная организация "Человек в беде", а еще католическая Charitas International. Но все представители этих организаций — в Назрани, а Петра в Грозном. Мы с ней долго говорим о предстоящей зиме, и я вижу, как ее мучает сознание невозможности помочь всем; она курит и сбивчиво объясняет: "Понимаешь, в эту зиму им будет еще хуже, чем в прошлую... Ты знаешь, что было в прошлую? Так сейчас вообще голод будет, все запасы съедены, а летом они ничего не выращивали, потому что всюду мины. А того, что мы даем, все равно на всех не хватает, и кто-то голодает. Тем, кто в подвалах, очень плохо".
В подвале пятиэтажного дома на Трудовой улице шесть жильцов. Я стучу в металлическую дверь, на которой нацарапано "Здесь живут люди", и в дверном проеме появляется старушечье лицо. Она сослепу называет меня Петрой и говорит, что кончилась питьевая вода. Идти за водой некому, потому что все обитатели подвала — старики, а самодельная водокачка --в соседнем микрорайоне.
В подвале душно и темно. Пахнет соляркой: в большой печке-буржуйке потрескивают дрова, дрова сырые, и их обливают соляркой, чтобы разжечь. Иногда привозят уголь. Тогда старики выкраивают из своих пенсий деньги, чтобы запастись топливом на зиму. 70-летний Эмир Джанаралиев живет здесь с женой и сыном. Сыну всего двенадцать, он поздний и единственный. Мальчик постоянно болеет, а у родителей нет денег на лекарства. Каждый раз, рассказывая о сыне, Эмир начинает плакать.
В этом подвале жили боевики, от них остались двухъярусные кровати и деревянные столбики, подпирающие потолок, чтобы не рухнул. Когда боевики ушли, шестеро стариков из подвала соседнего дома перебрались сюда. Здесь теплее. Но от бетонных стен и пола все равно идет холод. "В прошлую зиму было очень холодно,— вспоминает Эмир.— Все болели. И этой зимой будет так".
Если в микрорайон дадут газ, жильцы этого подвала переберутся в чью-нибудь пустую квартиру. С собой они возьмут буржуйку и будут жить все вместе. Потому что привыкли, потому что вместе не так страшно, когда где-то рядом начинают стрелять, да и теплее вместе. В квартире днем будет светло, а они так устали от темноты. О квартире они мечтают каждый вечер, хотя знают, что эту зиму им, наверное, все же предстоит провести здесь. Все обитатели подвала кашляют. Возможно, это туберкулез. Грозненские власти говорят, что зимой туберкулезников может стать вдвое больше, хотя подсчитать, сколько уже сегодня в чеченской столице больных, невозможно.
— Вот вчера получили "гуманитарку",— рассказывает Полина Нестеровна Тимофеева.— Десять килограммов муки, 900 граммов гороха, полкило сахара и пачку мыла. Это на месяц. Это чехи помогают. А за водой пойдем на речку, она тут рядом. Прожить вообще-то можно. Детей вот только жалко.
В подвал входит еще одна женщина. "Что, опять комиссия? Сколько вы будете сюда ходить, музей вам тут, что ли? Лучше бы воды привезли..." Валентина Колногузенко живет одна в подвале соседнего дома. Оставив разбомбленную квартиру, на которую работали 20 лет, всю прошлую зиму они с мужем и дочерью прожили в этом подвале. И мужа и дочь забрали боевики еще в декабре, с тех пор о них ничего не слышно. Но Валентина Ивановна трепетно относится к своему темному и холодному жилищу, потому что оно остается последним связующим звеном между ней и родными людьми. "Они сюда обязательно вернутся, их скоро освободят, и они вернутся".
Подвальные жители много говорят о компенсациях за жилье — будут ли их выплачивать, сколько и кому. "Я бы давно уехала,— говорит Полина Нестеровна,— да куда ж ехать, если даже избушку себе не смогу купить? Я с мужем работала на заводе почти 40 лет, у нас двухкомнатная была в центре. Теперь я одна осталась. Мы в МЧС обращались, а они нам говорят: если с домом престарелых не уедете из города, вас тут всех поубивают. А я не хочу в дом престарелых, у меня своя квартира была..." Полина Нестеровна плачет.
В администрации Ленинского района я надеялась увидеть главу администрации Ибрагима Ясуева. "Ибрагим теперь глава в Заводском районе,— сообщил мне чеченец-охранник.— Сюда новый назначен. Но тоже наш". Под "нашим" понимается гантамировский. В администрацию входили какие-то люди, кутавшиеся в старые пальто и плащи, потиравшие озябшие руки, оставались кого-то ждать. Все они, увидев меня, начинали жаловаться, что на улице теплее, чем в домах, и что зимой все умрут от холода. "У нас уже давно так холодно,— рассказал заместитель главы администрации Муса Алаудинов.— Отопления нет, света тоже. Люди приспосабливаются как могут: в пятиэтажках взрезают центральное отопление, ставят котлы и подводят тепло. Некоторые прямо в квартиры буржуйки ставят. Пожаров не боятся. Заходишь — стены черные, дышать нечем. А что им скажешь, если холодно?"
— А что за здание появилось в центре, у рынка? — поинтересовалась я.
— "Грозэнерго". Чубайс своих в обиду не дает. Это, кстати, единственное отреставрированное здание в городе.
На это нарядное светло-коричневое здание грозненцы не любят смотреть. Оно напоминает им о той жизни, которую у них отняли и которую уже не вернуть. Мимо идет старик в дырявом пальто, под которым видна грязная тельняшка. "Настроили тут дворцов, фашисты проклятые",— машет кому-то костылем дед и долго ругается.
Самое теплое место в городе — центральный рынок в Ленинском районе. Здесь прямо на улице жарят шашлыки и варят борщ. Здесь всегда много людей. Постоянные покупатели — военные из соседних комендатур и омоновцы с блокпостов. Говорят, здесь часто появляется и известный террорист Магомед Цагараев, именно ему приписывают последние пять убийств военнослужащих на этом рынке. Военные стараются ходить группами, держа руки на автоматах. Женщины у торговых лотков подшучивают над ними: "Вы, наверное, и во сне с автоматами не расстаетесь?" Ребята хмуро отвечают: "Вот вернемся домой, там будем спать как люди".
Обедаю вместе с военными из комендатуры Ленинского района, которые готовы рассказать что угодно, лишь бы поговорить: жадно расспрашивают, началась ли война в Израиле, кто прошел на выборах в США, арестовали Гусинского или нет и что вообще делается в мире. Женщина, которая подает на стол, вдруг говорит: "Этот Израиль у всех на слуху, весь мир считает, сколько там погибло — один, двое, четверо. Тут целый народ вымирает, и никому дела нет. У нас каждый день гибнут втрое больше..." Военные возражают, мол, здесь война бесконечная, уже всем надоела, и вообще сами вы виноваты, что допустили, а там все только начинается, это же интересно. Женщина машет руками и уходит к печке.
После шести вечера из города практически невозможно выехать. Блокпосты официально закрывают после 20 часов, но все знают: с наступлением сумерек проезд через блокпосты опасен, можно запросто угодить под автоматную очередь. Жизнь в городе замирает.
Поздно вечером в доме у гантамировца Рамзана, где нам посоветовали заночевать, собралось несколько человек. Журналисты здесь все еще редкое явление, поэтому каждому хочется высказать наболевшее. Зажгли керосиновую лампу, растопили печь. У дома напротив, там, где ходят охранники гантамировского квартала, горят газовые факелы. Такие факелы сейчас ставят у многих домов, чтобы освещать территорию. Это придает городу зловещий средневековый вид. Рамзан, недавно ставший отцом, только что вернулся из роддома и рассказывает, что в городе снова началась "зачистка". "В последнее время опять стрелять стали по ночам, неспокойно. Все чего-то ждут". В подтверждение его слов где-то рядом прогремели один за другим два взрыва, потом еще... Мужчины принесли автоматы. "Кадыров никогда не переедет сюда,— говорит вдруг Муса Алаудинов.— Сколько раз он обещал, что переедет, но пока еще ни один человек из его администрации сюда и не сунулся. Они боятся, потому что здесь страшно. Город брошен на произвол судьбы. Люди не видят зарплаты, в больницах не хватает лекарств, нет тепла, еды. Мы даже не смогли найти организацию, которая крышу накроет в инфекционном отделении. А у нас и гепатит, и туберкулез. И все больные дома, потому что положить их некуда".
Недавно у РОВД Октябрьского района кто-то оставил уазик, начиненный тротилом. Машина взорвалась, осколками были ранены почти 30 человек. Все были доставлены в 9-ю горбольницу. Трое умерли сразу, через час — еще шестеро. Умерли, потому что их не успели спасти: врачи не смогли положить на хирургические столы больше трех человек одновременно.
А еще гантамировцы говорили о том, что им не дают работать. То обстреляют их, то задержат как подозрительных. "Мы бы уже давно нашли всех бандюгов, если бы наши удостоверения имели хоть какой-то вес на тех же блокпостах,— рассуждает омоновец Иса.— Недавно военные прямо с рынка забрали 18 человек, в основном продавцов. Там и несколько наших ребят было. Если бы Бислан не подключился к их поиску, не нашли бы, наверное. А потом говорят: вот, Гантамиров боевиков отпускает. Да у Гантамирова с ними война уже сколько лет идет! Они и к смертной казни его приговаривали, и предателем называли... Просто нужно мирных от боевиков отличать".
"Вот несколько дней назад в Ермоловке нашего сотрудника убили,— продолжает Муса.— Боевики ему давно угрожали, он даже заявление об уходе от нас написал. Порядочнее человека я вообще никогда не видел. Ермоловка вообще бандитское место, и Бараев все время там, только его почему-то никто не трогает. Военные только нас на постах проверяют, а Бараев проезжает спокойно. Его не раз видели на постах".
Ночью по дому ходили большие крысы, пришлось зажечь керосинку, несмотря на то что хозяин советовал потушить свет: в городе еще много снайперов, а гантамировский квартал давно под прицелом. "На мышей и крыс тут все жалуются,— сказал наутро Рамзан.— Люди говорят, что к войне. Это, конечно, суеверие. Просто дома долго пустыми стояли, много мусора было после бомбежек, вот они и завелись. А кошки в городе — большая редкость. Одних собаки поели, другие ушли, когда бомбежки начались". К крысам здесь давно привыкли. Даже к жутким историям о том, что крысы ночью отгрызают уши и носы, привыкли. Я пообещала Рамзану, что в следующий раз привезу кошку, на что он, засмеявшись, ответил: "Так она сбежит отсюда от такого количества голодных крыс!"
Утром мы узнали, что накануне недалеко от квартала гантамировцев были взорваны кафе и сауна: остались только дымящиеся руины. В кафе недавно были убиты двое сотрудников ФСБ, и этим взрывом военные отомстили за смерть убитых, считают чеченцы. "Правильно сделали,— говорит Рамзан.— В этом кафе одни бандюги собирались. Давно надо было с ними разобраться. Жаль только, что, как всегда, бандиты от расправы ушли".
ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА, Грозный