Выставка современное искусство
В петербургской Lazarev Gallery проходит выставка Олега Целкова. К работам художника приценивался СТАНИСЛАВ САВИЦКИЙ.
В том, что героев позднесоветского андерграунда иногда не отличить от салонных художников, нет ничего неожиданного. После недавних ретроспектив в Третьяковской галерее и Русском музее Олегу Целкову по статусу полагалось сделать на родине коммерческую выставку. Едва ли ему это было в диковинку. Ведь он не единственный художник-нонконформист, успешно продававший свои работы еще в 1960-1970-е. В этом Целков перещеголял самого Оскара Рабина. Тот был настолько дерзок, что, игнорируя Союз художников, самостоятельно торговал своими картинами и даже требовал разрешения платить налоги индивидуально. В стране плановой экономики это было немыслимо. Целков оценивал свои холсты по метражу: рубль за квадратный сантиметр. В его мастерскую в Тушино, на окраине Москвы, постоянно наведывались покупатели с мировым именем — от драматурга Артура Миллера до писателя Луи Арагона. Художник наделен такой коммерческой хваткой, что ему удалось заставить расплатиться за взятые в кредит картины даже поэта Семена Кирсанова, который был известен тем, что неохотно возвращал долги. Недаром долгие годы другом Целкова был один из самых предприимчивых деятелей советской культуры Евгений Евтушенко. Он-то зачастую и приводил в его мастерскую знаменитостей. Целков и по сей день с удовольствием вспоминает о самых интересных сделках. Некоторые его истории перекочевали в прозу Сергея Довлатова, вместе с которым в 1977-м художник оказался в Вене, эмигрировав из СССР. С тех пор он обосновался во Франции, купил ферму в Шампани, где и живет, а в России бывает последние годы только коротко.
Олег Целков начинал в оттепель, учился в Московской средней художественной школе и Минском художественном институте. Своенравие и увлечение авангардом помешали ему стать соцреалистом. В конце 1950-х он переехал в Ленинград, поступил в Академию художеств, где тоже не прижился. Его исключили как будто бы за то, что он рьяно приобщал китайских студентов к творчеству Малевича. Как многие молодые художники-бунтари тех лет, он стал учеником Николая Акимова — профессора Института театра и кинематографии и руководителя Театра комедии, одного из центров оттепельной культуры. У Акимова учились такие классики нонконформистского искусства, как Михаил Кулаков и Евгений Михнов-Войтенко.
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
В начале 1960-х Целков возвращается в Москву и становится модным столичным художником. Он пишет гомункулусов со свиным рылом и завистливым взглядом. Едкие тона делают их незабываемо отвратительными. Как альтернатива жизнеутверждающему соцреализму эти портреты пользуются спросом. Они приносят художнику славу возмутителя спокойствия. Его первую выставку в институте Курчатова закрывают чуть ли не на следующий день после открытия. Вторая же — в Доме архитектора — опечатана прежде, чем автор, опоздавший к началу вернисажа, успевает приехать на место. В эти годы Целков находит свою творческую манеру и с тех пор рисует одних и тех же монстров. За 50 лет зритель научился замечать между ними отличия. Они смотрят по-разному, корчат разные рожи, принимают разные позы. Картины 2000-х годов, выставленные в Lazarev Gallery, знакомят нас с мутацией пухлых колбасоподобных существ. Туловище у них бывает редко, зато природа наградила их аппетитными ягодицами и ляжками-окороками. Кто-то по старой памяти примет их за Homo soveticus, кто-то — за бездушных чинуш или безликих обывателей. Кто-то увидит в них инфернальные пузыри земли из "Макбета", а кто-то — гуманоида-андроида наших дней. Сам Целков утверждает, что все эти годы рисует образы эгоистичной, злой и тщедушной природы человеческой. Когда Анна Ахматова, увидев его портреты, познала горькую правду о человеке, ей ничего не оставалось, как выпить с художником рублевого портвейна.
Эта тавтологичная шаблонная живопись, предлагающая альтернативу поп-арту и концептуализму, была и остается злободневной вещью и бойким товаром не только из-за эпатажности и многозначительности. Силу и убедительность ей придает личность художника — ехидного, самоироничного, прагматичного, одержимого искусством и свободой.