Премьера театр
Художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин поставил новый спектакль — он называется "Ваш Гоголь" и идет на малой сцене этого очень большого театра, под крышей, для нескольких десятков зрителей. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Есть такое страшное поверье, что Гоголь был похоронен живым — якобы при переносе его останков с одного кладбища на другое обнаружилось, что скелет лежит вниз головой, отчего и родилось предположение, что за смерть был принят глубокий сон, а писатель потом проснулся под землей. Разумом постичь такой кошмар невозможно, но при входе на спектакль Валерия Фокина не вспомнить жуткую легенду тоже нельзя — темная (не поручусь, что сырая, но так кажется) сводчатая комната в одном из верхних углов Александринского театра заставляет поежиться от неприятных ассоциаций. Посреди комнаты стоит грубый и длинный деревянный стол, вдоль него устроены лавки для зрителей, коих здесь помещается не больше сорока. На столе неподвижно лежит человек в исподнем. Это — Гоголь.
Валерий Фокин умеет и любит работать в камерных пространствах — достаточно вспомнить его знаменитые московские спектакли 90-х годов: "Нумер в гостинице города NN" Центра имени Мейерхольда, "Превращение" в театре "Сатирикон", "Анекдоты" в Театре Олега Табакова. Если бы не "Ваш Гоголь", о пристрастии режиссера к стесненным условиям можно было бы говорить в прошедшем времени: став худруком Александринского театра, Фокин целиком посвятил себя большой сцене. Теперь, спустя несколько лет, когда новый репертуар академии уже сформирован, Фокин позволил себе передышку. И то, что под крышу театра он решил взобраться вместе с Гоголем, неудивительно — Николай Васильевич вдохновляет, беспокоит и сопровождает Фокина всю жизнь.
Конечно, речь идет не о хрестоматийном Гоголе из школьного учебника. В фокинском спектакле есть очень остроумная сцена: гримеры приносят на деревянных болванках два парика и двое усов и буквально за минуту придают двум актерам портретное сходство с Гоголем. Длинные волосы, челка, небольшие усики — кажется, с их помощью любого можно сделать похожим на великого русского писателя. Фокин же пробует прорваться в иные сферы, туда, где все внешнее, земное теряет смысл. Он ставит спектакль про умирающего Гоголя, который беспощадно судит самого себя, воображает себя то пророком, то последним ничтожеством и готовится — едва ли не добровольно — навсегда расстаться со своим телом.
Фото: Виктор Сенцов
Впрочем, для театра "внешнее" все-таки имеет важное значение. Художник Мария Трегубова придумала эффектное и запоминающееся решение: в торце маленького зала несколько раз открывается вид на соседнее пространство — и в этом "театре в театре" предсмертными наваждениями Гоголя появляются удивительные, сюрреалистические картины его воспоминаний. Огромные колосья плодородных малороссийских полей. Венецианский карнавал. Перспектива Невского проспекта, который, оказывается, можно легко растащить на отдельные домики. В этом мирке все пропорции искажены, все размеры относительны, а люди непохожи на самих себя — в спектакле участвуют несколько артистов альтернативного роста (то есть, говоря неполиткорректным языком, лилипуты). Они то приносят писателю корзины с итальянскими яствами, то скользят по Невскому торопливыми петербуржцами, то укутывают бьющегося в лихорадке писателя теплыми пальто, то мучают умирающего бесполезным врачеванием, то засыпают уже умершего Гоголя букетами ядовито-ярких цветов.
Спектакль, литературной основой которого послужили письма и дневники писателя, идет всего лишь час, но даже в столь сжатом по времени представлении недостает единства сюжета. Понятно, что жанр "видений" не предполагает внятной общей истории, но в отсутствие таковой иные эпизоды "Вашего Гоголя" кажутся этакими странностями ради странности, когда ты понимаешь, что тебя хотят удивить, ввести в оцепенение, в конце концов, поразить и испугать, но ни удивиться, ни испугаться, ни по-настоящему оцепенеть не получается. Наверное, спектакль так и остался бы забавной режиссерской причудой, если бы не Игорь Волков, который играет Гоголя.
То, что Волков очень хороший актер, новостью считаться не может. Но обычно актер этот на сцене словно прячется за разные маски. Здесь он играет на расстоянии вытянутой руки от зрителя — видны капельки пота на лице, видно, как он моргает, видно, как набухает на веке и скатывается по щеке слеза. Ключевой монолог, в котором Гоголь терзает себя неразрешимыми вопросами о собственной миссии, о вере и пути к Богу, Волков играет так сосредоточенно и так беспощадно, что даже горящие страницы второго тома "Мертвых душ" — их сжигает молодой человек, своего рода двойник и спутник писателя (Александр Поламишев) — не могут впечатлить больше. И когда Гоголь, сбросив с себя кладбищенские цветы, встает и уходит из зала через настоящее окно (открывающийся вид с тыла на венчающую фасад Александринки квадригу Аполлона — финальный сюрприз спектакля), испытываешь наконец неподдельное чувство — облегчение и радость, что этот гениальный страдалец отмучился.