В Москве проживают более 200 долгожителей — ровесников XX века. Но кому из них довелось встречаться и близко общаться с Николаем II и Лениным, Сталиным и Дзержинским, Свердловым и Калининым, Гитлером и Черчиллем? Только Владимиру Яковлеву.
— Вообще-то отца моего звали Егором Яковлевым, но в документах он записал меня Георгиевичем — ему так казалось престижнее. Он большие виды на мое будущее имел. Коммерсант! Это слово он любил больше других. И хотел, чтобы его сын Владимир Яковлев стал продолжателем отцовских дел. Но, как видите, не сложилось.
Один из самых известных в мире кино гримеров живет на улице Пырьева, в скромной двухкомнатной квартире. Живет один — супруга скончалась 20 лет назад, а 72-летний сын с правнуком Володей обитают в Щукине.
— Им ко мне не наездиться. Да и не нужно. Я сам себя обслуживаю. Наверное, потому и жив до сих пор. А на квартиру не смотрите — мне хватает. Хотя это, пожалуй, и все, что нажил за 100 лет. Я давным-давно в Италии был в командировке. И познакомился там с гримером. Моего уровня примерно. Хороший человек был — вилла на берегу, четыре машины, счет в банке приличный. Одним делом занимались. У меня, правда, тоже все не так уж плохо. Вот пенсию получаю 680 рублей — больше, чем у многих. По шесть восемьдесят за каждый прожитый год.
— Вы прожили весь XX век, и нелепо спрашивать о каких-то главных событиях в вашей долгой жизни. Она сама и есть главное событие.
— А вы спрашивайте, а я уж посмотрю — лепо или нелепо. Только про самое главное событие могу сказать сразу: Великая Октябрьская социалистическая революция. Большевистский переворот. Если бы не он, был бы я сейчас, возможно, крупным мануфактурщиком на пенсии. Мой отец, купец второй гильдии, к большевистскому перевороту имел шикарный магазин сорочек на Тверской (там, где сейчас магазин "Подарки"), филиал на Пятницкой и думал расширять дело в других губерниях.
Жили мы в семикомнатной квартире в Газетном переулке — там, где теперь Центральный телеграф. Зала, кабинет, спальни и детские. Потому как было нас у родителей семеро детей. И отец мечтал каждому из сыновей оставить по магазину.
Только, знаете, я бы, наверное, прогорел и фабрику "Москва" не построил. Потому как не было у меня деловой жилки, а любил я рисовать и театр. Художественный, считай, напротив находился, и как в детстве увидел я "Синюю птицу", так и заболел театром. И хотя по воле отца учился в Московской практической академии экономических наук, все свободное время проводил в драматических кружках.
К октябрю 17-го и начались занятия на последнем курсе академии. А тут переворот. В Москве ведь бои настоящие шли, не то что в Питере. Мы семь дней в квартире просидели. На Никитской — юнкера, на Тверской — большевики. А по нашему Газетному — сплошные пули. Всю неделю воевали, пока красные по крышам не прошли к Никитской и не перебили юнкеров.
Кончилась революция, вышел я из подъезда, а соседей не узнаю. В доме солидные люди жили, обеспеченные, одевались богато, с шиком. А тут напялили на себя что похуже — лишь бы за буржуев не приняли. Пошли с отцом в магазин — витрины разбиты, товар разграблен. Тут мы и поняли, что наступила власть рабочих и крестьян.
И самое смешное, что именно большевики осуществили мою юношескую мечту — определили в самодеятельный революционный театр артистом. Вот с этим театром мы и прошли по многим фронтам гражданской.
Артистом оставался я и после гражданской. На Рождественке находилась театральная биржа, и каждое утро со всей Москвы туда сходились безработные актеры. А театральные администраторы бегали среди них и спрашивали: "Гамлета можешь? Короля Лира можешь? Островского играешь?" Сколачивали наспех спектакли и возили по заводам и клубам Москвы и Подмосковья.
Мы играли на марки. Например, герой-любовник стоил 12 марок. Артист второго плана — шесть. Гонорар за спектакль зависел от количества марок. У меня выходило примерно 50 рублей в месяц, потому что играл я обычно роли второго плана. Пока был холост — хватало, но в 1922-м я женился на чудесной девушке Ксении, гримере из Малого театра. Ну и стал я думать, как бы в герои выбиться. За 12 марок. Пошел даже в вахтанговскую студию, чтобы поучиться. Так не взяли!
— А жили-то где?
— Как где?! В своей родовой, отцовской квартире. Нам там новая власть оставила комнату, а всю остальную площадь перегородили, и появились у нас в соседях аж 13 семей. На кухне коптили 13 примусов, и я помню, что потолок был всегда жутко жирный и черный.
— А как же вы переквалифицировались в гримеры?
— Случайно. На студии "Межрабпомфильм" снимали картину "Ледяной дом" по Лажечникову. А там была большая аристократическая массовка, и просто не хватало гримеров пудрить парики. Платили гримерам хорошо, вот жена меня туда и притащила. А надо сказать, что я всегда гримировал себя сам, да и жена кое-чему научила. Я приглянулся директору студии, и он предложил постоянную работу. Вот с 1927-го по 1976-й — считай полвека — провел я в кино. "Межрабпомфильм", студия Горького и, наконец, "Мосфильм". На одну неделю только и уходил. Осенью 41-го. Ополченцем. Но повоевать не удалось. На шестой день вызывает комиссар: "Боец Яковлев, отправляйтесь на студию, там без вас поэт Лермонтов не получается".
— Сколько же артистов прошли через ваши руки?
— Ну кто их считал! Наверное, тысячи. А всего я работал на 40 картинах. Первая, еще немая, называлась "Рельсы гудят". А последняя — климовская "Агония". Там смешной случай был. Петренко, он играл Распутина, человек жутко суеверный, категорически отказался лежать в гробу. Пришлось делать маску Распутина. Приходит Климов, смотрит на гроб и говорит: "Ну вылитый Петренко!" Тот аж поперхнулся.
— Значит, гример еще и скульптор?
— Гример — это все: и скульптор, и историк, и химик. Но прежде всего он художник, только работающий не с холстом, а с человеческим лицом. Вот, к примеру, Штраух. Вы бы видели его вблизи — ну какой из него Ленин? А сколько поколений себе Ленина представляют только по Штрауху и Щукину, а уж никак не по той мумии, что лежит в Мавзолее.
Так вот, о Штраухе. Сергей Юткевич еще до войны снимал фильм "Яков Свердлов". Вот тогда я в первый раз почти все Политбюро налепил. А Штраух должен был играть Ленина. Господи, как же я волновался! А тут еще сам артист увидел меня и заартачился: "Вы что, обалдели! Меня гримирует Жанна и только Жанна. Или вызывайте ее из Ленинграда, или ищите другого актера". Какого другого, если в ту пору официальными Лениными были только Штраух и Щукин? Юткевич говорит: "Давайте хотя бы попробуем. Не понравится, вызовем Жанну". Взял я себя в трясущиеся руки и такого Ленина сделал — пальчики оближешь! И всего за полтора часа, а не за три, как обычно работали со Штраухом. С тех пор Ленин был мой.
— А Штраух с вашим гримом ощущал себя Владимиром Ильичом?
— Штраух был большой артист и замечательный человек. Смыл грим — и никакого Ленина. Не то что Геловани. Нехорошо говорить, ну да дело прошлое: вот уж фанфарон! Я из него Сталина делал на нескольких картинах, за "Падение Берлина" даже получил Сталинскую премию. По-моему, я был единственным гримером, кто удостаивался такой награды. Так вот, делаешь ему грим, а он уже сидит "отцом народов". Вы бы слышали, как он со всеми разговаривал. Ну вождь, да и только!
— А что же вы в "Падении Берлина" против исторической правды пошли и сделали Сталина уж больно моложавым и красивым?
— Так я не Сталина делал, а символ Победы! Великой нашей победы. Сталину, кстати, фильм очень понравился. И Сталин Сталину понравился, в смысле — внешне. А вот Геловани... Мне потом Чиаурели рассказывал, что Сталин пригласил их к себе. Попили, поели. Иосиф Виссарионович отвел режиссера в сторонку и говорит: "Мне товарищ Сталин в картине показался интересным, похожим, но что же вы, товарищ Чиаурели, не могли поумнее актера выбрать? Подумайте об этом, когда в следующий раз будете делать фильм с участием товарища Сталина". Бедный Чиаурели вышел ни жив ни мертв.
— Выходит, Владимир Георгиевич, что вы из кого угодно вождя можете сделать?
— Да так уж выходит. Ведь портретное сходство человека — далеко не главное. Ухватить основные черты и перенести их на лицо — вот что главное. У Ленина, например, это бородка торчком, усы и нос. У Сталина — низкий лоб и подбородок. У Черчилля — надбровные дуги.
— А сегодняшних политиков могли бы преобразить в советских вождей?
— Да я их плохо знаю. Все-таки глаза не те. Но вот из нового премьера Путина я бы Ленина сделал. И, уверяю вас, очень похожего. А из Чубайса, если парик хороший подобрать, мог бы и Сталина сотворить.
— А голосовать за кого будете?
— Если урну принесут, то за "Союз правых", которые за коммерсантов. Видите, на старости лет вспомнил отцовские корни. Потому что все-таки жалко — он же своим горбом богатство наживал, а его разграбили. Так пусть мой правнук Володька Яковлев честно заработает деньги, купит магазин или построит фабрику сорочек. И чтобы ее никогда не отняли.
ВАЛЕРИЙ ДРАННИКОВ