Александринский театр показал премьеру "Дон Жуана" Мольера в постановке Геннадия Тростянецкого — одного из самых успешных в Петербурге режиссеров-интерпретаторов Мольера. Этот спектакль посвящен 90-летию легендарного "Дон Жуана" в постановке Мейерхольда.
Считается, что режиссеры не жалуют эту пьесу: из всех "Дон Жуанов" мира мольеровский — самый дидактичный и негибкий. И даже его воспитательный пафос вызывает сомнения: герои обрушивают в публику свои монологи не с высоты трагических котурнов, но с современных Мольеру щегольских красных каблуков. При первом же обороте моды колкая риторика "Дон Жуана" была изъята из употребления вместе с каблуками. Но именно это обстоятельство в свое время пленило режиссера Мейерхольда и художника Головина, взявшихся накрыть действие "дымкой надушенного, раззолоченного версальского царства". Эпоха Luis XIV, мушки, веера, высокие парики, ширмы, камзолы с лентами, туфли с бантами, венецианские кружева, шелка, тьма шныряющих по сцене арапчат — разливающих духи, подставляющих стулья актерам, подающих платки, звонящих в серебряные колокольчики в антрактах и в ужасе лезущих под стол при виде статуи Командора. Пассеизм, провозглашенный "Миром искусства", одержал на театре первую крупную победу. В 1932 году этот "Дон Жуан" стал единственным раритетом, который возобновила Александринка к своему столетию; а Анна Ахматова поместила "мейерхольдовых арапчат" в свою "Поэму без героя" на правах эмблемы Серебряного века.
От идеи соорудить к нынешнему юбилею мейерхольдовского спектакля его реконструкцию-надгробие Александринка отказалась, прикинув свой скромный бюджет. Легендарному величию самого прекрасного священного чудовища театральной истории режиссер Тростянецкий не смог противопоставить ничего, кроме собственного опыта: Театру на Литейном господин Тростянецкий уже сочинил "Скупого", Театру им. Ленсовета — "Мнимого больного", а уезжая ныне худруком в рижский Русский театр, вписал в ближайшие планы "Плутни Скапена".
Но если судить только по александринскому спектаклю, можно вообразить, будто опыт этот гораздо шире реального. Будто режиссер Тростянецкий именно "Дон Жуана" ставил всю свою творческую жизнь, на разных сценах, с периодичностью как минимум раз в год. Высказал все, что имел сказать, после чего "Дон Жуан" ему наконец совершенно опротивел. Язвительные забавы прежних спектаклей сменились плохо скрываемым раздражением. Крикливые персонажи-куклы. Громогласная клоунада. Нехитрый антураж, склеенный из бусинок, ленточек, лоскутов. Дон Жуан одет петухом: белое платье, алые чулки, алое перо-гребень на шляпе. При этом цирковой запал то и дело срывается в риторический пафос. И в рифму к мольеровским рассуждениям о божественном возмездии подпускается музыка Баха. Вконец запутавшись, заслуженные александринские мастера (Николай Буров — Дон Жуан, Сергей Паршин — Сганарель), играют то трагедию заплутавшего духа, то любовную драму, то сворачивают в водевиль. Эти перепады не способны встряхнуть зал, медленно тонущий в густой, как кисель, скуке. Довольными остались разве что школьники, пришедшие на премьеру целыми классами: наведенного режиссером "оживляжа" хватило на то, чтобы скрасить тягостное знакомство с текстом программного произведения.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА