Организаторы ретроспективы пошли каноническим "ленинским путем": все фильмы — хрестоматийные. Одновременно классика не только советского, но и мирового киноискусства — достаточно сказать, что "Ленин в Польше" (1966) Сергея Юткевича получил приз за режиссуру в Канне,— и классика пропагандистского кино. Можно заметить, что кинолениниана была гораздо разнообразнее. Что интересно было бы пересмотреть "Великое зарево" (1938) Михаила Чиаурели, где Ленин низведен до роли чуть ли не мальчика на побегушках при Сталине, или "Надежду" (1973) Марка Донского, где влюбленного в Наденьку Крупскую юного Ульянова сыграл Андрей Мягков, "оттепельный" фильм Ильи Ольшвангера "На одной планете" с Лениным-Смоктуновским и даже "Красные колокола" (1982) Сергея Бондарчука о Джоне Риде... Но это были бы уже изыски: ведь даже ту классику, что вошла в программу, уже многие годы не увидеть на телеэкране. А между тем это Дзига Вертов, Сергей Эйзенштейн, Михаил Ромм, Юткевич, Юлий Карасик.
На основе фильмов ленинианы можно написать вообще исчерпывающую историю не только советского кино, но и Советского Союза. Одного, раз и навсегда утвержденного, идеологически правильного образа Ленина не существовало. А было множество Лениных, столь же непохожих друг на друга, как непохожи рабочий Василий Никандров, фактически "манекен", "тело", натурщик, сыгравший Ленина у Эйзенштейна (1927) из-за своего уникального сходства с вождем, и, скажем, Олег Янковский, игравший Ленина в театре практически без грима.
Культ Ленина в советском искусстве уникален, поскольку развивался вопреки всем законам культа личности. Ведь как обычно бывает? Культовая фигура постепенно все больше отдаляется от реального "святого", все больше бронзовеет. В СССР же все было наоборот. В двадцатые годы, когда Ленин еще казался живым, как кажется любой только что ушедший человек, в кино никто не решался показать живого Ильича. Ленин был возможен лишь как оживший монумент: рабочий Никандров на броневике. В конце же тридцатых годов, ассоциирующихся как раз с тотальной регламентацией идеологии, напротив, кино впервые очеловечивает Ленина. Режиссеры ритуально повторяли, что им важнее всего сделать героем фильмов не столько самого вождя, сколько его мысль. Ну что же, в эксцентричном исполнении Бориса Щукина в фильмах Ромма "Ленин в Октябре" (1937) и "Ленин в 1918 году" (1938), да и Максима Штрауха в "Человеке с ружьем" (1938) Сергея Юткевича, в котором Ленин указывает заплутавшему в коридорах Смольного фронтовику, где набрать кипяточку, он действительно приближается к стереотипу чудака-ученого, рассеянного в быту, совершенно не сознающего свое всемирно-историческое значение, поскольку весь он поглощен осмыслением — неважно чего, теории относительности или плана вооруженного восстания. Собственно говоря, и все советские антисоветские анекдоты о Ленине — они ведь не столько о Ленине, сколько о Ленине в исполнении Щукина... Шестидесятым годам потребовался иной Ленин — интеллектуал, современник "шестидесятников". Если продолжить сравнение образа Ленина с образами ученых в кино, то актуален стал этакий Ленин-ядерщик, старший товарищ героев "Девяти дней одного года" (1961) того же Ромма, как раз вырезавшего из своих шедевров эпизоды со Сталиным. С воплощением такого образа никто не мог справиться лучше, чем Юткевич. С одной стороны, ортодоксальный коммунист, с другой — интеллектуал европейского уровня, "старый парижанин", как он сам себя называл, упрекая не кого-то, а самого Жан-Люка Годара в том, что тот не знает Франции. Пользуясь кондовым языком пропаганды, Юткевич оставался "формалистом", увлеченным идеей интеллектуального, синтетического кино. Собственно говоря, и Годару он пенял, скорее всего, из ревности, потому, что хотел говорить тем же языком коллажа, что и Годар, и был уверен, что сумеет говорить на нем лучше Годара. Его "Ленин в Польше" (1966) и "Ленин в Париже" (1981) — яркие формальные эксперименты. Внутренний монолог сидящего в австрийской тюрьме Ленина и накладывающиеся на него зримые воспоминания. И эксперимент с "машиной времени", в которой перемещается вечно живой Ильич, а картины современного Парижа перемежаются отменными стилизациями под немое кино.
Впрочем, внутри каждой эпохи тоже существовали разные Ленины. Ленин Юрия Каюрова в "Шестом июля" (1968) Юлия Карасика — не тот, что у Юткевича. Не европейский интеллектуал, а русский интеллигент, наследник декабристов и народовольцев, отягощенный бременем неожиданно свалившейся на него власти. Вынужденный, как бывают вынуждены вожди любой революции, вступать в войну со вчерашними соратниками — в экранизации пьесы Михаила Шатрова речь шла о мятеже левых эсеров, вместе с большевиками делавших революцию.
После падения СССР Ленин как историческая фигура практически исчез с киноэкрана, далеко не исчерпав всех возможных интерпретаций образа. Остался анекдотический Ленин в "Комедии строгого режима" Владимира Студенникова и Михаила Григорьева (1992), да полумертвое тело Ленина в "Тельце" (2001) Александра Сокурова. И пожалуй, за последнюю четверть века единственным достойным продолжением киноленинианы может считаться "Железная пята олигархии" (1998) Александра Баширова, где главный эксцентрик российского кино сыграл святого и юродивого Николая Петровича, тщетно призывающего к мятежу хмурых рабочих Выборгской стороны и проституток — тоже своего рода Ленин.