Фестиваль балет
На балетном фестивале "Мариинский" (о его начале "Ъ" писал 16 апреля) после премьеры современного "Парка" в свои законные права вступила классика — "Баядерка", "Лебединое озеро" и "Дон Кихот". Фестивальная концепция этого года — международные танцевальные пары — привела к неожиданным сочетаниям партнеров и весьма пестрым художественным впечатлениям, считает ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
"Баядерку" распределили между солисткой Королевского балета и "Ковент-Гарден" бразильянкой Робертой Маркес (Никия), Анастасией Матвиенко (Гамзатти) и Владимиром Шкляровым (Солор). Трио подобралось странное: миниатюрная Маркес буквально в пупок дышала своим партнерам — рослым Матвиенко и Шклярову. Художественные характеристики госпожи Маркес довольно стандартные: крепкая пальцевая техника, хороший апломб, средненькие вращения и прыжок. Миниатюрность сложения (уделом Маркес в Мариинском театре были бы маленькие лебеди, Красная Шапочка в "Спящей красавице" и Амур в "Дон Кихоте") исключает эпический размах и плавную кантилену движений. Зато ее Никия, весьма предсказуемая в танцевальных эпизодах, наполнила истинно латинским темпераментом (с легкой примесью мелодраматичности, так свойственной бразильским сериалам) пантомимные эпизоды. В знаменитой сцене ревности, когда баядерка узнает, что ее возлюбленный является женихом Гамзатти, она в таком гневе отшвыривала соперницу, что пришлось невольно порадоваться за госпожу Матвиенко, находящуюся в более крупной весовой категории. Иначе дело бы кончилось нокаутом. Владимир Шкляров исполнил партию Солора с похвальным усердием. Высоко летал, мягко приземлялся, в коде третьего акта блеснул идеальными двойными ассамбле. Не радовали лишь связки между танцевальными комбинациями: по сцене Солор перемещался походкой грузчика, уставшего на работе. В актерском плане до темперамента госпожи Маркес господину Шклярову очень и очень далеко: терзающийся угрызениями совести Солор похож на провинившегося ученика, которого вызывают в кабинет директора школы.
В "Лебедином озере" с Дэвидом Холбергом (АВТ) танцор хорош настолько, что даже пугаешься этой идеальности: у него безупречные пропорции, внешность Аполлона, уникальная пластическая выразительность и редчайшая сценическая естественность. Он невероятно органичен в каждое мгновение театрального существования: приветствует ли его Зигфрид гостей, танцует ли с придворными или наполняет кубок вином — каждым жестом, каждым шагом любуешься бесконечно. Холберга не назовешь всемогущим в техническом отношении: больше трех пируэтов с одного приема он не сделал, не поразил в вариации второго акта связкой воздушных туров, некоторые приземления после прыжков были жестковаты. Но его принц настолько нежен и лиричен, что, даже оторвав крылья Ротбарту, внутренне сочувствует злодею и не знает: что ему теперь делать с таким охотничьим трофеем.
Волнующе хороша была Екатерина Кондаурова, решительности и динамизма у которой не занимать. Кажется, ее Одетта приняла решение о самоубийстве и проживает последний день жизни перед тем, как покончить с собой. Появление Зигфрида лишь чуть отодвигает исполнение приговора, героиня Кондауровой не нуждается ни в сочувствии, ни в поддержке. Приговор словно вынесен и Одиллии, живущей, как роскошная бабочка, одним днем и оттого танцующей взвинченно и нервно, смазав фуэте.
Зато в "Дон Кихоте" премьеры Денис Матвиенко и Эшли Боудер ("Нью-Йорк Сити Балле") не смазали почти ничего (ну выскочила на коду в дриадах балерина чуть раньше). Но лучше бы им было допустить побольше оплошностей: глядишь, пошло бы веселее и кардиограмма спектакля не вела бы идеально ровную линию. Лишь мужские пируэты в 12 оборотов и продолжительное стояние балерины на пальцах в аттитюде в финальном па-де-де вызвали кратковременный энтузиазм зрительного зала. Впрочем, нет: Карэн Иоаннисян во второстепенной партии Эспады клинком разрезал пространство в лихо запрокидывающихся ранверсе, пролетал полсцены в невозмутимо-аристократичных ассамбле и получил абсолютно заслуженные бурные аплодисменты галерки, что куда ценнее вежливых хлопков партера.