Девочке тринадцать лет. Она из города Комсомольска-на-Амуре. У нее острый миелобластный лейкоз. Всю прошлую осень Веронику лечили в Хабаровске препаратами химиотерапии. Но безуспешно. Теперь девочке способна помочь только трансплантация костного мозга в Институте детской гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой (Петербург). ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН рассказывает про Веронику телеведущей ТУТТЕ ЛАРСЕН.
— Болезнь началась как будто бы с гриппа. Потом заболело ухо, и врачи долго считали Вероникину болезнь отитом. Потом воспалился и вылез из орбиты глаз. Потом распухла щека. Врачи посчитали Вероникину болезнь кистой и стали готовить девочку к операции. И только тогда, при подготовке к операции, впервые взяли анализ крови. Я не специалист, конечно, но что-то слишком часто сталкиваюсь с этими историями об упущенном времени.
— Мне кажется, нам вообще нужно изменить отношение к своему здоровью. Нам всем. Нужно быть внимательнее. У нас не принято проходить диспансеризации, сдавать анализов крови… Мы как будто бы закрываем глаза на сам факт существования тяжелых болезней. Пациенты не хотят думать, что могут тяжело заболеть. Врачи не хотят думать, что, может быть, им придется лечить тяжелую болезнь. Мы не хотим ничего узнавать о тяжелых болезнях. Они нас пугают. По-человечески это понятно, но именно так мы и теряем драгоценное время.
Я столкнулась с этим. У моего приятеля был лимфогранулематоз. В его случае врачи тоже потеряли целый год. Лимфоузлы были с кулак размером. А врачу не хватало то ли квалификации, то ли смелости, чтобы поставить правильный диагноз. Мне кажется, надо все же взять себя в руки и начать задумываться о страшном хотя бы иногда. Если бы санитарная служба распространяла про рак и другие тяжелые болезни какие-то брошюры, я бы, наверное, не смогла взять такую брошюру в детской поликлинике, просто чтобы почитать. Я к этому не готова. Я не готова примерять эту информацию на свою семью. Но пусть хотя бы врач будет готов.
Хотя… Почему на Западе женщина ходит к маммологу, а у нас это не принято? Ранняя диагностика рака груди — это же девяносто процентов успеха. Почему мы не думаем об этом? Боимся? Обследоваться боимся, а умереть не боимся? Глупость какая-то!
— Веронику сначала лечили в Хабаровске, а когда выяснилось, что без трансплантации не обойтись, отправили в Петербург. И все бы хорошо, но ты понимаешь, что от Хабаровска до Петербурга восемь часов лету…
— Ты такие мне вопросы задаешь, демонически сложные. Я общалась с мамой, у которой ребенок погиб в Новосибирском академгородке, помнишь эту историю? Эта женщина, она все свое горе аккумулировала в общественную деятельность. Она хочет, чтобы в Новосибирске любой ребенок теперь мог получить высококачественную медицинскую помощь. Пообщавшись с ней, я, кажется, понимаю, почему у нас не развивают регионы. Просто люди, имеющие власть, концентрируются в Москве и не любят свою страну. Они в этой стране только деньги зарабатывают. Им удобнее, чтобы все было в одном месте. В одном месте вложить деньги и тут же их отбить. Этим людям не выгодно, чтобы ресурсы размазывались по стране. Управлять сложнее, деньги снимать сложнее. Проще ребенка отправить в Питер, чем построить нормальную медицину в Хабаровске. По-моему, это ужасно. Даже в царской России были большие города, в которых кипела жизнь. И в Хабаровске, и в Ростове, и в Нижнем...
— После четвертого курса химиотерапии Веронике стало так плохо, что она перестала есть. Объективно плохое состояние девочки усугублялось еще ее отчаянием. Она говорила, что не сможет съесть ни ложки, что ее сразу вырвет. И она ничего не ела. Этот замкнутый круг из боли и отчаяния, усугубляющих друг друга, петербургским врачам удалось разорвать только тогда, когда они стали кормить Веронику через зонд. Девочка стала получать пищу, состояние улучшилось. Теперь она может есть сама.
— Как не впадать в отчаяние в такой ситуации — это непростой вопрос. Я была в подобном состоянии, у меня был сепсис. Но мне повезло. Рядом оказались люди, которые нашли правильные слова. Они нашли возможность втолковать мне, что надо жить, пока живется. Как это донести до ребенка, я не знаю. Я могу только приводить примеры. У меня подруга потеряла дочь. Они боролись за ее жизнь четыре года. Однажды я позвонила им узнать, как дела, и мама моей подруги сказала мне, что девочка умерла. Так вот я рыдала, а эта женщина меня успокаивала. Она сказала: «Я знаю, что девочка в раю, я без нее очень скучаю, но я знаю, что ей там хорошо». Этим людям от отчаяния помогла вера. Мне этот способ тоже походит. Но когда тебе тринадцать лет и тебе не хочется жить, я не знаю, какие тут можно найти слова.
— Девочка общается в интернете с одноклассниками. Те пытаются ее поддержать. Желают скорейшего выздоровления. Если бы твои дети спросили тебя, как им поддержать тяжело заболевшую одноклассницу, что бы ты им сказала?
— Мне кажется, что не нужно специальных слов поддержки и пожеланий скорейшего выздоровления. Я бы сказала своим детям: вы общайтесь с ней и все. Ей скучно. Я по своему приятелю сужу. Он лежал в больнице, ему было скучно. Мы приходили к нему и просто трепались. У кого как дела, какой вышел фильм, какой смешной гаишник меня остановил… Просто рассказывали про быт, которого он лишен. Никакими словами нельзя минимизировать страх смерти, но дать человеку кусочек обыденной жизни, чтобы он мог хоть на несколько минут представить себе, что выздоровел,— это неплохая поддержка. Такая болтовня тоже требует особого мужества. Мне было тяжело просто сидеть у постели приятеля и весело болтать. Честно говоря, я своего приятеля навещала нечасто. Это было для меня испытанием.
— Спасибо тебе за интервью.
— Подожди секунду. А как деньги-то можно перечислить для этой девочки?
Для спасения тринадцатилетней Вероники Бурцевой не хватает 649 297 руб.
Заведующая отделением Института детской гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой Наталья Станчева (Петербург) рассказывает: «Вероника болеет с прошлого лета, выходила в ремиссию, пережила ранний рецидив болезни, и химиотерапия на этот раз не помогла. Единственный вариант теперь — трансплантация чужого костного мозга. Как только врачи добьются ремиссии, девочке пересадят костный мозг от мамы. На поиск неродственного донора за границей уже нет времени. Родители обычно совместимы с детьми только наполовину, поэтому предстоит выделить совместимые клетки из крови матери. Для этого требуется специальное оборудование, а после пересадки — еще и очень дорогие лекарства, чтобы защитить организм Вероники и уменьшить риск инфекционных осложнений. К сожалению, на это нет денег».
Поставщики оборудования и лекарств выставили счета на общую сумму в 649 297 руб.
Дорогие друзья! Если вы решите спасти Веронику Бурцеву, не смущайтесь цены спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято. Деньги можно перечислить в благотворительный фонд «Помощь» (учредители Издательский дом «Коммерсантъ» и Лев Амбиндер). «Помощь», в свою очередь, немедленно переведет ваши пожертвования поставщикам и отчитается за эти траты. Все необходимые реквизиты есть в Российском фонде помощи. Можно воспользоваться и нашей системой электронных платежей, сделав пожертвование с кредитной карточки или электронной наличностью, в том числе и из-за рубежа. Спасибо.