Товар лицом

Кубинская революция привлекательна, потому что сексуальна

Михаил Трофименков

Университетский военрук рассказывал нам на лекции такую историю. В 1960-х он служил в ракетной части, куда привезли на экскурсию Фиделя Кастро. Выслушав ритуальные слова о советском ядерном щите, он повел себя как революционер-прагматик. Переспросил: "Эта ракета направлена на Вашингтон?" Удостоверившись, что да, на Вашингтон, покопался в разговорнике, удовлетворенно кивнул головой и махнул рукой стоящему навытяжку командиру расчета: "Пускай!"

Выкинь такой номер любой другой революционер — Мао, Ким, Насер — не было бы сомнений в его опасном безумии. Фидель — другое дело: "Пускай!" звучало, как шалость огромного бородатого ребенка.

Кубинская революция единственная вызывала чувство не столько солидарности, сколько любви, с ней было легко и приятно идентифицировать себя. "Привет, кубинцы!" — назвала фильм Аньес Варда, "Куба — да!" — Крис Маркер, "Я — Куба" — Михаил Калатозов, "Куба, любовь моя" — пел Муслим Магомаев. Идеология никого не заботила. Да и сама революция никак не могла в ней разобраться: ее вожди открыв рот трепетали перед вашингтонским мемориалом Линкольна, пока Штаты своим слепым и злым желанием вернуть казино и бордели Гаваны чикагской мафии не толкнули их в объятия Москвы.

Секрет ее обаяния раскрывает одна деталь в свидетельствах очевидцев. Все они писали об оружии. Вооружены все — от портье до рубщика сахарного тростника. Но относятся к оружию так, что слова "милитаристское общество" никому и в голову не приходили. По Анри Картье-Брессону, "полицейские носят оружие, как туристы — фотоаппараты". Кто-то еще заметил: девушки носят автоматы, как сумочки. Часовому винтовка не мешает наслаждаться сигарой. На Рождество 1960-х барбудос не пришлось гримироваться, чтобы стать идеальными Санта-Клаусами: только елки, ранее завозимые из США, заменили пальмами.

Революция была разноцветной, как кожа кубинцев, каждый находил в ней что-то свое. Суровость барбудос не казалась жестокостью, хотя все понимали, что на войне как на войне. Но разве могли быть жестоки парни, танцующие хабанеру, гуахиру-сон, гуарачу и румбу. В какой еще стране прощальное письмо Че, покинувшего Кубу, чтобы умереть на поле боя, могло войти в ткань томительной песни "Hasta siempre Comandante".

Революция очистила Кубу от всякого декадентства вроде джаза. Но это единственная из революций, провозгласившая своим официальным стилем модернизм — и никакого соцреализма. И конечно, несмотря на двухлетнее, в приказном порядке, воздержание повстанцев в горах Сьерра-Маэстры и чудесное перевоплощение проституток в работниц кооперативов, она была безумно сексуальна. Гавана — город искушений, как с ними ни борись: кусты под огромной статуей Христа в январе 1959 года превратились в массовое место свиданий спустившихся с гор бойцов и столичных девушек.

Фото: AFP

В общем, пафос революции отлично выразила реклама пива "Полар" с изображением крестьянина-гуахиро, собирающего тростник. Текст начинался так: "Пора приниматься за работу!". А заканчивался (пропустим патетические возгласы о свободе и созидании) так: "А после работы пора приниматься за "Полар"!".

Но при этом все было безумно серьезно и жертвенно. Кубинская революция — последняя, ощущавшая себя прологом мировой. Эта история еще не закончилась — спросите у субкоманданте Маркоса, Уго Чавеса и Евы Моралеса. Революционеры, взявшие власть, чаще готовы убивать, чем умирать — Че опроверг этот тезис, и не он один. Тысячи кубинских врачей и учителей по всему миру рисковали жизнью. Герой-генерал Арнальдо Очоа (в 1989 году его, увы, расстреляют за торговлю кокаином) вел кубинский экспедиционный корпус, отбросивший белых наемников от ангольской столицы Луанды.

Даже издатель Джанджакомо Фельтринелли, купивший у Альберто Корды и безбожно растиражировавший фотографию Че, не устоял перед обаянием команданте, создал в Италии Группы партизанского действия и погиб, по официальной версии, подорвавшись на собственной взрывчатке. (Подробнее в материале "Логово бунтаря")

По иронии истории мировую революцию совершил именно он, а не Че. Революцию в потреблении. Немыслимо, чтобы десятки миллионов людей напялили футболки с Троцким, Тито, Мао или Долорес Ибаррури. А Че воплотился в тату Марадоны и Майка Тайсона, колу El Che, футболку принца Гарри, подвеску Джонни Деппа, постер в комнате Мунтадхара ам-Зейди — метателя ботинок в Джорджа Буша, очки от Жан-Поля Готье, обложки альбома Дэвида Боуи и Мадонны, и даже стал любовником аргентинской первой леди в "Эвите" Эндрю Ллойда Уэббера "Эвита".

Впрочем, не стоит сетовать об этом. Потребление — это гедонизм, а кубинская революция обречена остаться в истории как самая гедонистическая изо всех революций.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...