Кровь со сливками

Премьера кино

Очередной фильм о том, как хорошо быть вампиром, "Вкус ночи" (Wir sind die Nacht), рекламируется как немецкий ответ "Сумеркам" — но это несколько унизительная рекламная уловка для картины Денниса Ганзеля, который и сценарий свой написал гораздо раньше, и режиссером является в более прямом смысле слова, чем постановщики всех томов голливудской "сумеречной саги" вместе взятые. Новые способы добывания крови из яремной вены открыла для себя в картине ЛИДИЯ МАСЛОВА.

С "сумеречными" фильмами (как, впрочем, и с большинством вампирских сказок) "Вкус ночи" роднит, пожалуй, то, что авторы сразу подчеркивают: у них история не просто насчет кровушки похлебать, а легенда о вечной любви. С этой целью картину предваряет длинноватый отчаянный титр о том, что если бы на свете существовал такой один-единственный и неповторимый человек, способный составить твое счастье, то разве бы ты не пожертвовал всем, чтобы найти его, и разве ты бы его когда-нибудь отпустил? Но пугаться этой романтической демагогии не надо, дальше все пойдет гораздо веселее и циничнее.

Режиссер Деннис Ганзель не был бы достойным сыном страны с развитой порнографической кинокультурой, если бы не сделал вечную любовь лесбийской: в поисках своей единственной рыщет по свету довольно взрослая блондинка эсэсовского вида (Нина Хосс), руководящая бандой из трех молоденьких вампирш. Ничего не подозревающая ее будущая пассия тем временем сполна наслаждается сомнительными удовольствиями обычной человеческой жизни: одетая в стилистике "маленький оборвыш", после неудачной карманной кражи она вступает в уличную драку с симпатичным молодым полицейским (Макс Риммельт), который впоследствии еще пригодится, когда настанет пора нравственного выбора между вампиризмом и человечностью. Хотя чего тут выбирать, когда все преимущества вампирского образа жизни говорят сами за себя. Если лицемерные американские вампиры в "Сумерках" пользуются преимуществами своего положения, прикрываясь постными ханжескими гримасами (мы, дескать, осознаем, какие мы плохие и стараемся держать себя в руках), то немецкие упырихи исповедуют беззастенчивый гедонизм и сразу объясняют принятой в их компанию новенькой, в чем прикол: "Мы можем есть и трахаться сколько угодно, но не становиться толстыми и беременными". Кроме того, к услугам упырей полный ассортимент консьюмеристских удовольствий: можно совершать ночной шопинг по дорогим магазинам, оттягиваться у бассейна и кататься по Берлину на гоночных машинах (свежеиспеченная вампирша первым делом получает в подарок серебристый Lamborghini, угнанный у какого-то русского авторитета, и с наслаждением делает на его борту длинную царапину ключом, как бы демонстрируя нонконформистское презрение к обществу потребления).

Нельзя, однако, сказать, что нечто вроде совести и даже доброты в немецких вампиршах никогда не просыпается: в одном из самых сентиментальных эпизодов бывшая звезда немого кино, которая подалась в вампиры, бросив мужа с маленьким ребенком из опасений, что в звуковом кино карьера ей не светит, навещает в больнице свою дочь, которую последний раз видела в 1923-м: теперь это умирающая старушка, которая, ощутив родную кровь, успевает вымолвить: "Мамочка". Другая вампирша честно старается отшить клеящегося к ней портье пятизвездного отеля, объясняя подруге, что не хочет причинить ему "настоящую боль", и вообще выражает сожаление, что люди так легко и быстро гибнут,— хотя все эти душеспасительные беседы не более чем крокодиловы слезы над обреченной жертвой. В другом качестве мужчины во "Вкусе ночи" практически не выступают, и воцарившийся в вампирской среде матриархат попросту объясняется тем, что мужчины были слишком глупы и пришлось от них избавиться — режиссер Деннис Ганзель, впервые обративший на себя внимание молодежной комедией "Девочки сверху", возможно, и правда считает женщин высшими существами и, будучи мужчиной без комплексов, особенно по этому поводу не переживает. Эту широту взглядов можно расценивать как еще одно преимущество "Вкуса ночи" перед "Сумерками", которым немецкая картина если и проигрывает, то только в одном — в ней нет Роберта Паттинсона, но это, может, и к лучшему: в берлинских сумерках от него за пару минут осталась бы одна отбеленная шкурка.