премьера / театр
В Театре на Подоле представили премьеру "На дне" по хрестоматийной пьесе Максима Горького. Вслед за постановщиком спектакля, худруком труппы Виталием Малаховым, АНАСТАСИЯ ГАЙШЕНЕЦ пришла к выводу, что время для очистки давно забронзовевшей фигуры классика от обветшалых ярлыков выбрано очень точно.
В последние годы на фоне отсутствия пророка в своем отечестве роль трибуна в постановке театром актуальных проблем делили между собой Чехов, Шекспир и Достоевский, а про хлесткие пьесы Максима Горького не вспоминали. Возможно, причиной тому — острая социальная критика, содержащаяся в его драматургии и получившая в эпоху советской идеологии достаточно тенденциозную трактовку. Сейчас, надо думать, эра неприятия всего советского потихоньку заканчивается, и стоило окинуть свежим взглядом фигуру классика и отодрать ветхие ярлыки с его имени — бескомпромиссные драматургические гиперболы засияли как новые.
В свое время "На дне" вызвала шок у театральной общественности, не привыкшей к поэтизации жизни низов. Однако в современной Украине, где быт человека с двумя высшими образованиями порой мало чем отличается от быта дворника и продавщицы семечек, проблемы люмпенизированного общества звучат не как репортаж из кунсткамеры, а как история "из жизни нашего двора" — нищета уравнивает всех.
Персонажи пьесы, волею судеб собравшиеся в обветшалой ночлежке, как фиговым листом прикрывают горьковского "голого человека" тенями прошлого, укрываясь за звучными прозвищами Барон или Актер. Но титулы, разряды и даже гордость за владение ремеслом, обозлившая душу слесаря Клеща (Сергей Гринин), давно ничего не значат. Все обитатели мрачного подполья — просто босяки и пьяницы, опустившиеся на дно жизни, бутылки и собственной души. Кто-то смирился с этим и принял ситуацию как неизбежную данность, а кто-то еще пытается барахтаться и поверить в возможность найти если уж не социальный лифт, то хотя бы лестницу в небо.
Образ этой самой лестницы присутствует в спектакле на всех уровнях (например, главной музыкальной темой постановки стала лэдзеппелиновская "Stairway to Heaven"). По настоящей лестнице поднимаются герои, стремящиеся покинуть ночлежку. Кто-то, как Настя (Анна Андреева), пытается бежать, а кто-то, как Барон, лишь приподнимается на несколько ступеней, заглядывая ей вслед. Дойти по ней до небес удается, по сути, только Актеру (Роман Халаимов), который удавился на ближайшем пустыре.
Мирную стагнацию и пьянство обитателей ночлежки нарушает появление странника — старца Луки (Владимир Кузнецов), отличающегося от сожителей бесконфликтностью и милосердием. Он единственный жалеет и выслушивает умирающую жену Клеща Анну, верит (или делает вид, что верит) в россказни девицы Настасьи о пережитой ею несчастной любви, скроенной из девичьих фантазий и дамских романов. Глухо и вкрадчиво выпытывает старец у обитателей ночлежки истории их погружения на дно, пытаясь ложью во спасение возродить веру в лучшее. Но чаще, вместо того чтобы животворить, милосердие Луки выступает катализатором процессов гибели и разложения.
Один лишь картежник-резонер Сатин в блестящем исполнении Сергея Бойко выносит из общения с Лукой положительный опыт. В начале спектакля он то и дело вворачивает ничего не значащие в контексте разговора слова вроде "органон", "макробиотика", "трансцендентальный". К финалу же осознание величия человека (как ни трактуй, а в некоторых моментах авторская высокопарность неизбежна) стройными фразами прорастает сквозь алкогольный угар и нищету без всяких лестниц.
Несмотря на то что пьеса Горького в прочтении Виталия Малахова не претерпела существенных трансформаций, режиссер заставил дидактический текст русского классика течь непринужденно, как беседу старых знакомых. Самые пафосные места — цитаты, заезженные многими поколениями советских школьников — в тексте постановки ожили, когда Сатин зачитывал строки из книги авторства Горького.