Сегодня в Петербурге будут чествовать профессора Зиновия Корогодского, награжденного международной премией Станиславского "за воспитание поколения актеров". Знаменитому театральному педагогу и режиссеру исполнилось 75 лет. Накануне юбилейного вечера ЗИНОВИЙ КОРОГОДСКИЙ ответил на вопросы корреспондента "Коммерсанта" РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Уже в течение нескольких десятилетий вы воспитываете молодых актеров. Степень свободы общества влияет на профессиональную свободу актера на сцене?
— Конечно. Сама энергетика актерства изменилась. В профессии сегодня все подвижно, не закреплено — то взметнешься, то затопчешься на месте. Но и теперь никто не освобожден от необходимости делать выбор пути, то есть среды, позиции, стиля, формы, жанра. Но есть и новые несвободы — от моды, например, чего раньше не было. От карьеры, от благосостояния.
— У вас нет ностальгии по тем временам, когда вы возглавляли Ленинградский ТЮЗ, когда была всеобщая иерархия, когда все слова имели конкретный и утвержденный смысл?
— Мне сейчас лучше. Свобода дороже рекомендаций и подсказок. А в те годы, которые имеются в виду, все барьеры приходилось брать с потерями, моральными и физическими. Всякие начальственные дамы мучили нас совковыми глупостями о детском театре. Время не было благосклонно ко мне.
— Пятнадцать лет назад вы были лишены поста главного режиссера ТЮЗа. Вы с тех пор бывали в этом театре?
— Нет.
— А как вам кажется, вы могли бы продолжать руководить вашим ТЮЗом и поныне?
— Сегодняшним ТЮЗом — нет, не мог бы. Я фанат идеи театра-дома, а сегодня это не дом, а просто здание, где есть артисты и играются спектакли. А идея театра-дома как раз и привела меня к созданию Театра поколений, который существует уже десять лет и выполняет задачу, которая мне кажется главной: быть школой не только для актера, но и для зрителя.
— Вы не задумывались о том, что, может быть, та прежняя несправедливость была дана вам судьбой на самом деле как счастливый шанс? Получается, что драматическая потеря ТЮЗа дала вам возможность создать новый театр.
— Если бы я был религиозен, то, вероятно, рассуждал бы именно так. Но, будучи атеистом, хотя сегодня это не уважается, предпочитаю смотреть на вещи иначе. Меня тогда лишили моего дела. Но характер у меня всегда был сильный, сибирского замеса, и профессии своей я остался предан. Поэтому я решил начать новое дело — и смог его начать. Но вообще я не люблю возвращаться к той истории. Предпочитаю не оглядываться назад.
— В связи с юбилеем и премией Станиславского о вас много говорили как о "живой легенде" петербургской театральной школы. Каково чувствовать себя живой легендой?
— Я воспринимаю это как некоторое преувеличение. Даже как дразнилку. Но к премии Станиславского отнесся серьезно. Для меня она что-то вроде патента, свидетельства того, что я правильно прожил жизнь в театре.
— Вы приверженец того, что часто называют "старой школой", то есть методики, основанной на действенном анализе и прочих традиционных ценностях. Между тем к вам приходят молодые люди, воспитанные на Интернете, хай-теке и т. д. Как вам удается "вписать" их в строгие законы старой школы?
— Что значит слово "старая" по отношению к школе? Это просто некая константа, которая была открыта, сформулирована и теперь действует помимо нашего отношения к ней. Как объективная ценность. Ну хотя бы вот как улица Росси. Я полвека по ней похаживаю, но чувство восхищения со временем не притупилось. Дело же не в приемах, а в стиле и типе отношений с теми, кого учишь. Старость выражается не в возрасте, а в мироощущении.
— Я вчера спросил, когда у вас есть время для интервью, а вы ответили: "Я всегда занят". Вы не устали заниматься театром изо дня в день, с утра до вечера?
— Я не устал. И мне не надоело. Моей работе не грозит однообразие: ведь каждый год ко мне приходят не только новые зрители, но и новые актеры. Поэтому во мне живет одна тревога — как бы не отстать, не оказаться на обочине, не быть прошлогодним. Она не сейчас появилась, а живет во мне с юности.