24 октября 1929 года — одна из самых печальных дат в истории Соединенных Штатов. Хотя вроде бы в тот день не случилось ничего серьезного. Вот разве что простые американские граждане взяли и продали 13 млн акций. А еще через пять дней — еще 16,5 млн. В учебники истории эти два дня вошли как "черный четверг" и "зловещий вторник". С них началась Великая депрессия.
С "черного четверга" 1929 года до 1 сентября 1939 года, когда Гитлер начал вторую мировую войну, США жили под знаком Великой депрессии. Моментальный переход от процветания 20-х к упадку 30-х у многих вызвал шок. Тем россиянам, которые еще не успели забыть прошлый август, это чувство вряд ли покажется незнакомым.
Американцы дружно ругали трех "б" — банкиров, брокеров, бизнесменов. Отводили душу, но помогало мало. Цены с доходами быстро двигались в противоположных направлениях, биржевой индекс лежал в глубоком нокауте, число безработных измерялось миллионами. Уровень жизни большинства работающих лишь незначительно превышал уровень жизни тех, кто потерял работу. Но любой стабильный заработок все равно был счастьем.
По всей стране на грузовых поездах ездили хобо — так называли лиц без определенного места жительства и рода занятий. Не справившегося с депрессией президента Гувера сменил энергичный Франклин Делано Рузвельт. Он изобрел множество социальных программ, начал платить "велфэр", построил мосты и автострады.
Но, несмотря на все энергичные усилия, в борьбе с депрессией побеждала депрессия. Лишь начало войны в Европе помогло американской экономике встать на ноги. Промышленность была обеспечена заказами, появились рабочие места.
Так эпоха 1929-1939 годов ушла в историю. Сейчас в Америке о ней помнят только старики, которые в те голодные годы были молодыми людьми или детьми. Судя по их рассказам, во времена Великой депрессии многие американские семьи жили почти так же, как российские семьи в конце столетия.
Филисс Брайан: В 1929 году мне было шесть лет. Лучше всего я помню, как постоянно вырастала из старой одежды, а на новую не было денег. Я не помню, почему закрылся банк и забрал мои деньги. Кажется, родители положили мне на счет пару долларов. Банк начал выплачивать вклады через несколько лет. Мне отдали 11 центов. Брат подарил мне свой вклад — 18 центов, а старшая сестра — свой, 23 цента. Ох, как я тогда разбогатела...
Ели мы чаще всего бобы. Угощал знакомый фермер. Еще хлеб домашней выпечки. Еще было много домашнего печенья и пирожков. Моя мама могла готовить их часами. Мы жили в маленькой деревне. У соседей была корова, мой папа доил ее дважды в день и убирал стойло. Ему платили за это две кварты молока в день. Мама консервировала то, что росло у нас в саду. Так что продукты покупать приходилось не часто.
Кармен Картер: В 1929 году я была уже два года замужем, у меня был годовалый сын. Мы с мужем выращивали индюшек. Весной покупали около тысячи молодых индюшек и корм в кредит, а отдавали кредит, когда продавали всех индюшек на День благодарения. Но тот год был особым. В газетах писали о закрытых банках, прогоревших фирмах, безработице. Ни у кого не было денег, и мы не могли продать индюшек. Мы были не в состоянии вернуть кредит.
Но когда мы прочитали о длинных очередях за хлебом и раздаче бесплатного супа в городах, мы почувствовали, что нам повезло больше. Ведь мы выращивали пищу сами. Нам не нужно было платить за квартиру. В лесу можно было бесплатно срубить дерево, чтобы топить дом. Тут у нас как раз родился второй ребенок, нужно было платить детскому врачу. Но мы решили и эту проблему. Доктор согласился взять гонорар индюшками.
Примерно в то время муж вместе с другом организовали фабрику по производству упаковочных ящиков и коробок. Чистая прибыль у них составляла примерно доллар в день на каждого.
Бензин продавался по 5 галлонов за доллар. Поэтому мы часто ездили куда-нибудь на машине по выходным. У нас было радио, но слушали мы его, только когда хватало денег на батарейки. Я писала стихи, и еженедельник Grit иногда печатал их и платил по два доллара за стихотворение. На такие деньги в магазине можно было набрать полную сумку продуктов.
А затем муж устроился работать механиком в гараж. За 15 долларов в неделю. Для нас депрессия с этого момента закончилась.
Майкл Чарбо: Я родился в 1920 году. Во время депрессии жизнь была лучше. Можно было ходить по улице, не боясь быть ограбленным или сбитым машиной. Машин было гораздо меньше. А вот с едой в "старые добрые времена" было похуже. Я до сих пор имею привычку не оставлять на тарелке ни крошки, даже если я сыт по горло.
Маргарет Гейтс: Я родилась 27 марта 1919 года. В 20-х и начале 30-х я думала, что мои родители просто больше всего на свете любят картошку и не любят мясо. Мясо они отдавали мне и сестре. Мы с сестрой плакали из-за того, что у наших подружек были велосипеды, а у нас нет. Если у меня в ботинке протиралась дыра, папа вырезал кусок картонки и вставлял внутрь ботинка, чтобы было тепло.
Имя называть не захотела. Я родилась в 1931 году в городе Нью-Йорке. Когда мне было шесть месяцев, мои родители одновременно потеряли работу (они работали в одной компании). Мы жили очень бедно. Я не все понимала, когда была маленькой, но еду и одежду наша семья получала в основном от Армии спасения. Сейчас у меня много денег и я много жертвую Армии спасения. Это чудесная организация!
Элинор Наксолл: Я родилась в 1921 году. Когда мне было пять месяцев, а моему брату два года, наш отец погиб в автокатастрофе. Нас воспитывала мать. Она работала в драпировочной мастерской. Во время Великой депрессии многие люди драпировали заново старые стулья и диваны — вместо того, чтобы покупать новую мебель. Но жили мы небогато.
Ричард Тэнк: Я родился в 1919 году в Мичигане. Моя семья принадлежала к среднему классу. У меня был хороший школьный друг из богатой семьи. В 1929 году, когда произошел крах, друг пришел ко мне домой. Он плакал навзрыд. Он сказал, что его отец выпрыгнул из окна.
Фил Кук: Я родился в богатой семье. Богатой любовью и счастьем. Мой отец работал страховым агентом. С каждых 100 долларов проданных им страховых полисов он получал комиссию в размере 5 центов. Он говорил, что на похороны чуть-чуть не хватает, а значит, надо работать дальше. Бабушка имела право на продовольственную помощь. Она ставила меня в длинные очереди за мукой, изюмом и прочим. А еще я рвал одуванчики. Мы их ели вареными, как шпинат. У меня были кроссовки фирмы Keds, два доллара за пару. У всех школьников были заплатанные рукава и колени, порванные ботинки. Но мы были счастливы и веселы.
Белла: Я родилась в штате Род-Айленд в 1924 году. У моих родителей было пятеро детей, я старшая. Отец работал на трех работах, поэтому мы никогда не голодали.
Имя называть не захотел. Мой отец был шляпником во время Великой депрессии. В эту эпоху была пара лет, очень удачных для нашей семьи. Все женщины вдруг захотели иметь шляпки, названные в честь императрицы Евгении. Это была всемирная мода. Моего отца завалили заказами.
Уолтер Стокин: Я жил в Чикаго. Мой отец был уволен из офиса, где проработал 18 лет. Он подрабатывал шофером машины, возившей уголь, затем работал на молоковозе. Сломал ногу. Делал воздушных змеев и продавал. Благотворительную еду мы получили лишь один раз. Я торговал газетами, ел два раза в день и был счастлив.
Имя называть не захотел. Я родился в 1924 году и жил в самое великое время в истории нашей страны. Отец умер, когда мне было восемь лет. Мать сначала работала в аптеке, потом на почте, потом купила небольшой отель — все это без чьей-то помощи. Мы ели много бобов и риса, а также овощи, которые сами собирали на огороде. Мать работала все время, поэтому мы с младшим братом были предоставлены сами себе. Иногда днем мы с братом помогали соседу убирать урожай, а ночью могли украсть у него арбуз с грядки.
Я начал убирать в магазинах за 50 центов (убирал три магазина в неделю). Потом стал продавать журналы. Я слышал, что банкам доверять нельзя, поэтому я менял все деньги на мелочь и складывал монеты в жестянки из-под консервов. А жестянки зарывал за оградой нашего отеля. За пять лет я набрал 400 долларов. Я никогда не чувствовал, что живу в период депрессии. Мать говорила, что трудные времена пройдут, надо потерпеть.
Имя называть не захотел. В 1920 году мне было 20 лет. Я хорошо помню депрессию. Помню, как Рузвельт начал создавать трудовые лагеря, куда молодежь могла поехать, работать в лесу и получать умеренную плату, чтобы помочь своим семьям. Я учился в колледже и участвовал в программе общественных работ — мне платили шесть долларов за работу на территории школы.
Бетти Кесс: До Великой депрессии мои родители были очень богатыми, но потеряли все состояние. Они вынуждены были сменить жилье, взяли денег в долг и открыли овощной магазин в Филадельфии. Я знаю, что магазин почти не давал прибыли, но мои родители всегда помогали соседям. Мама собирала старую одежду и обувь и отдавала все в школу. Папа не реже раза в месяц приносил в школу ящик с консервами, и там их раздавали нуждающимся семьям.
Я как сейчас помню плохо одетых мужчин, часто в пальто не по размеру, которые заходили в магазин и спрашивали у папы или мамы, не найдется ли для них работы. Грузить, убирать — какой угодно. Работы не было, но мои родители всегда давали им какую-нибудь еду, сэндвич например. Мама говорила мне, что эти люди — не попрошайки. Она говорила, что они хотят работать, но работы для них нет.
Ральф: Я родился в 1917 году. Крах 1929 года помню отрывочно. Бизнес моего отца развалился, мы переехали из собственного дома в арендованное жилье. Всем нашим и друзьям, и соседям было также нелегко. Многие, правда, остались в тех же домах, что и раньше, но теперь их дома были заложены в банке. У моего отца была очень маленькая зарплата. Чтобы помочь семье, мама делала и продавала сладости.
Наш сосед, владелец ювелирного магазина, после краха стал продавцом в магазине одежды. Его жена солила селедку, а дети ходили по домам и продавали ее.
По улицам постоянно ходили голодающие, стучались в каждую дверь. Если была возможность, их всегда кормили. Хотя времена были тяжелые, никто не унывал и не жаловался. Видимо, все были слишком заняты борьбой за выживание.
Питер Паудер: Я родился в 1923 году. В том же году мой отец погиб, ремонтируя двигатель паровоза. Мы жили на ферме в штате Оклахома. Я чаще голодал, чем был сытым. Я крал еду с полей у фермеров. Ловил кроликов в силки, чтобы было что есть. В то время люди были к друг другу добрее, чем сейчас.
Джон Бенджамен: Я родился в 1928 году. Первые мои воспоминания о Великой депрессии относятся к 1935 году. Мы с отцом шли по Рузвельт-авеню в Квинсе, и я нашел потерянный кем-то дайм (10 центов). Я подобрал монетку и отдал отцу. Он поблагодарил меня, а потом мы зашли в кондитерскую. Отец разменял дайм на два никеля (пятицентовика). Затем он дал мне один из них и сказал, что я могу его потратить на что захочу. Мы тогда были бедные, но счастливые.
Имя называть не захотела. Я жила в то самое время. Я думаю, что наше поколение отличается от всех других тем, что мы пережили. Я заметила две вещи. Во-первых, у меня очень много одежды, и я все покупаю и покупаю ее. А в школе надо мной смеялись одноклассницы, потому что у меня было всего два платья.
Во-вторых, у меня всегда много еды на столе, когда я приглашаю гостей. После их ухода всегда остается еда. Когда я была маленькая, мы постоянно голодали. Помню, когда англичане начали воевать с немцами в 1939 году, моя мама сказала: "Здорово, наконец у нас будет побольше денег". Мне до сих пор странно, что наше процветание началось с такой трагедии.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВ