На сцене Театра имени Моссовета театр "Русская антреприза Михаила Козакова" показал премьеру спектакля "Играем Стриндберг-блюз" по пьесе Фридриха Дюрренматта. Режиссер Михаил Козаков, во-первых, вернул Дюрренматта к Стриндбергу, а во-вторых, показал пример цивилизованной антрепризы. Само это слово, скомпрометированное бесчисленными халтурами, грозит стать в театральном лексиконе ругательным.
В пьесе на троих, написанной Фридрихом Дюрренматтом по мотивам "Пляски смерти" Августа Стриндберга, режиссер Михаил Козаков занял семерых актеров. Вернее, актеров только трое. Очерченный сто лет назад шведом Стриндбергом и переписанный в начале 60-х швейцарцем Дюрренматтом классический треугольник играют, как и положено, три человека: Юлия Рутберг (бывшая актриса Алис), Владимир Стеклов (ее муж капитан Эдгар) и Александр Гордон (их гость Курт), более известный в последнее время как преуспевающий радио- и тележурналист. Остальные четверо — это джазовый квартет Игоря Бутмана во главе со своим руководителем, чьи лирические соло на саксофоне открывают и завершают спектакль. Все музыканты облачены в матросскую форму и рассажены в глубине сцены, на воображаемом корабле под мачтами. Привкус морской романтики (действие происходит на острове, где живет супружеская пара) добавляет треугольник-задник, разъезжающийся в стороны двумя парусами. Музыка вступает, когда действие требует какой-то перебивки.
Собственно, козаковскую идею привить вольность блюзовых импровизаций к жесткой театральной драматургии никак нельзя назвать революционной. Другое дело, что подобный прием редко получается убедительным. В случае со Стриндбергом-Дюрренматтом (их тут можно писать через черточку, потому что к версии Дюрренматта добавлены фрагменты первоисточника) предпринятый риск удваивается. Именно драматическая густота жестоких взаимоотношений героев отличает стриндберговский стиль письма. Диалог между мужчиной и женщиной у него всегда носит характер безысходной, почти биологической схватки не на жизнь, а на смерть. Ненависть обычно доведена до военных действий, до состояния битвы. В этом и сложность любой театральной интерпретации: как удержать напряжение на высоком градусе.
Кстати, Дюрренматт пытался переработать пьесу, что видно из названия его версии, именно в духе театральной игры. Козаков действует вроде бы назло самой проблеме: он как бы еще больше "разжижает" атмосферу музыкой. Но именно такой сценической алхимией режиссер добавляет композиции искомого театрального воздуха, заодно позволяя актерам раздвинуть границы жанра. Стеклов и Рутберг иногда балансируют почти на грани клоунады — тут им в помощь сама круглая игровая площадка, напоминающая о цирковой арене,— то есть жанра, в котором оба, особенно эксцентричная Рутберг, знают толк. На сцене разворачивается серьезнейшая игра в кошки-мышки.
Все опасные повороты этой игры элегантно обозначены, но не форсированы. При этом актеры играют совсем не отстраненно, но так, что между ролью и исполнителем даже иголки не просунешь. Иначе было бы не достичь того замечательного финального эффекта, благодаря которому подразумевавшаяся смурь пьесы оборачивается послевкусием легкости и пронзительности, совершенно в духе бутмановских блюзов. Одним словом, режиссером сделаны несколько решительных, не свойственных "антрепризному полю" театральных жестов. В сущности, зрители за последние сезоны почти отвыкли от того, чтобы в антрепризах занимались чем-то иным, нежели снятием лакомых кассовых пенок с популярности театральных звезд.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ
Следующий спектакль 9 октября.