Девочке два года. У нее аплазия, то есть недоразвитие кисти правой руки. Указательного, среднего и безымянного пальцев у девочки просто нет. Большой палец очень маленький, а мизинец очень искривлен. Это ничего страшного? Да, это ничего страшного. С этим можно жить? Да, можно. Только, если бы девочка умела уже говорить, она сказала бы, что жить с этим очень горько. А еще она сказала бы, что пальцы ей нужны не просто для красоты, а для дела.
Девочка выходит во двор. И хорошо, что зима. Зимой можно надеть варежки, и тогда соседские дети не станут спрашивать Лерину маму: "А где у Леры пальцы?" И Лерина мама не станет отвечать шутливо: "Еще не выросли!", как будто речь идет о молочных зубах.
Зимой хорошо. Зимой Лера шагает со своей пластмассовой лопаткой, красивый, розовощекий, голубоглазый малыш. И никто не спрашивает глупостей, которые отчего-то принято спрашивать про Леру с самого дня ее рождения.
Алина, Лерина мама, рассказывает, что как только девочка родилась, доктор сразу унес ее. У Алины была послеродовая эйфория. Она слышала, как девочка плачет, то есть дышит. И у Алины была послеродовая эйфория, когда всякой женщине кажется, будто она совершенно счастлива. Она даже не очень волновалась, что девочку унесли. На постсоветском пространстве роженицы привыкли доверяться врачам. Мало ли зачем унесли. Ну, может быть, взвесить новорожденную или измерить рост, или Бог их знает, что там еще положено с новорожденными делать. Алина испытывала счастье, но ровно до того момента, пока доктор не подошел к ней и не спросил:
— Вам ребенка показывать?
— Что значит "показывать"? Конечно, показывать! Как же не показывать?! — эта послеродовая эйфория такая сильная штука, что Алина поначалу даже и не испугалась.
Но ровно до тех пор, пока доктор не сказал:
— Ну, может быть, вы не хотите на это смотреть. Я же не знаю.
— На что смотреть? Что это? Что смотреть? Покажите! — теперь, когда рассказывает, Алина даже не может вспомнить, кричала ли тогда, и если кричала, то как громко.
Алине принесли ребенка. Послеродовая эйфория так устроена, что мать испытывает счастье, когда ей кладут ребенка на грудь. Алина испытала счастье и стала любить Леру, как и положено, с первого взгляда. Подумаешь, пальчиков нет на правой руке! Инстинкт сильнее.
Но дурацкие вопросы продолжались. Если люди начинают задавать дурацкие вопросы, их ведь не остановишь. Посмотрев на Алину с девочкой, доктор позвонил Алининому мужу и спросил:
— Тут ваша жена хочет ребенка вашего домой забрать. Вы согласны?
— Вы че прикалываетесь? — Лерин папа подумал сначала, что доктор шутит.
Но доктор не шутил. Он сказал:
— Нет, вы приезжайте сперва, посмотрите на ребенка, а потом решите, будете забирать или нет.
Как-то это так устроено, что отцы не сразу научаются любить своих детей. Привыкают постепенно. Но для Лериного папы этот телефонный звонок и эта сумасшедшая поездка в роддом по оттаивающему городу Черкассы были как вызов: он научился любить ребенка, еще пока ехал, он готов был увидеть все что угодно. А увидел — ну, подумаешь, пальцы. И он сказал доктору:
— Вы че, прикалываетесь? Это же моя кровь!
С тех пор про Лерину руку спрашивали все, кому не лень, кроме детей, которые с самого младенчества играли с Лерой во дворе. Маленькие дети воспринимали Леру такой, какая она есть, и только дети постарше задавали Лериной маме неприличные вопросы, чтобы получить шутливый ответ: "Еще не выросли".
Главным человеком, который до сих пор не спрашивал об отсутствующих пальцах, остается сама Лера. Она просто не умеет говорить. Она произносит отдельные слова: "мама", "папа", "дай", "мое", но она не умеет еще складывать фразы, чтобы сформулировать вопрос о том, что случилось, почему у всех детей есть пальцы на обеих руках, а у Леры — только на левой.
Алина рассказывает, что потому-то зима лучше, чем лето, что зимой, когда на руках варежки, Лера про пальцы забывает. А летом, стоит только Лере выйти во двор, девочка берет свою правую руку левой рукой и принимается рассматривать. Не играет в песочнице. Не дерется за ведерко и совочек. Сидит тихонечко, держит правую руку в левой руке, рассматривает и все никак не может понять, что случилось, отчего это с ней, как вообще про это сказать. Уже очень скоро девочка научится говорить фразами и задаст вопрос: "Почему у меня нет пальчиков?" или: "Где мои пальчики?" И если Алина привычно ответит Лере, что пальчики еще не выросли, то получится — соврала.
Если рядом нет других детей, Лера недоразвившуюся свою руку не рассматривает. И над отсутствием пальцев не раздумывает. Лера злится.
Девочке было всего четыре или пять месяцев, когда она впервые разозлилась. Она хотела взять книжку. Знаете, такие детские книжки с толстыми страницами, которые предназначены для того, чтобы их сладострастно рвать. Лера взяла книжку в левую руку, но правой рукой не смогла раскрыть. Тогда Лера попыталась взять книжку в правую руку, чтобы раскрыть левой. Но не смогла взять. И девочка закричала от ярости. Она отбросила книжку так далеко, как только смогла, за диван в угол, чтобы не видеть. С тех пор всякую вещь, с которой не может справиться, Лера выбрасывает. А Алина спрашивает:
— До-очь! Как же ты будешь чистить картошку?
А я думаю: в Лериных снах сколько у девочки пальцев?