Пребывание Марата Сафина на сиднейской Олимпиаде, как и предполагал "Коммерсантъ", оказалось недолгим. Россяинин, занимающий в рейтинге ATP первое место, уступил в первом же матче Фабрису Санторо и перешел в разряд зрителей. Впрочем, ничего страшного не произошло. Во-первых, на Олимпимаде много очков не заработаешь, ведь она приравнена к турнирам низшей категории. Но что важнее, ранний вылет нашего теннисиста из Игр способствовал тому, что у него теперь появилось достаточно времени на отдых, а значит, он сможет лучше подготовиться к престижным турнирам на финише сезона. Правда, когда корреспондент Ъ АЛЕКСЕЙ Ъ-ДОСПЕХОВ беседовал в теннисном центре Сиднея с МАРАТОМ САФИНЫМ, тот еще не знал, что скоро покинет Олимпиаду.
— Что для вас значит титул первой ракетки мира?
— Первой ракетки? Но я ею пока не стал. У нас в теннисе по-прежнему престижней старый рейтинг — тот, в котором учитываются результаты за последний календарный год. А то, что я первый в Champions Race,— это несерьезно.
— Несерьезно?!
— Ну, я, наверное, не совсем правильно выразился. Просто у нас действительно тот рейтинг, в котором я сейчас лучший, не главный.
— И все-таки, положа руку на сердце, если бы зимой кто-то вам сказал, что в сентябре вы станете первым — пусть не в старой, а в новой классификации, вы бы поверили в это?
— Не думаю. Я ведь начинал год 24-м, а потом, месяца через четыре, вообще стал 40-м. Какая уж тут первая ракетка! Ничего не получалось. Даже удовольствие от тенниса куда-то пропало.
— И тогда вы поменяли тренера...
— Я попросту не понимал, что говорит мне прежний наставник (испанец Рафаэль Менсуэ.— Ъ). Не понимал — и все. И решил поработать с другим тренером — Андреем Чесноковым. А он мне все объяснил. И я почему-то все вдруг стал понимать! Главное, что понял: в своих неудачах я был виноват сам, надо было тренера внимательнее слушать. Теперь я, кстати, снова веду со своим испанским наставником переговоры, хочу вернуться к нему.
— Что же изменилось в вашей игре за эти несколько месяцев, которые прошли после черного периода?
— Да ничего особенного не произошло. Я просто, повторяю, начал прислушиваться к тому, что говорят окружающие. Я слушал и Чеснокова, и Сашу Волкова. Волков вообще меня потряс. Это необыкновенный игрок. Он воспринимает теннис совсем не так, как остальные, через талант, что ли. Для него он легкая и понятная вещь. Элементарная! И чем больше я слушал Волкова, тем легче и для меня становился теннис.
— Иными словами, все ваши прежние проблемы были скорее психологического характера?
— Ну, конечно! Научился понимать, что нужно делать, головой думать — и все стало нормально.
— К вопросу о психологии: перед финалом US Open против Сампраса неужели не испытывали никакого страха?
— Никакого. Я же ничего не терял — и так уже выше головы прыгнул. И если совсем честно, то не думал, что выиграю — по крайней мере так легко — у Сампраса.
— За счет чего же удалось победить?
— А вдруг пошел прием подачи. Я взял пару геймов, показал Сампрасу, что не боюсь его. И смотрю: он суетится, чего-то там принимается выдумывать. А потом и вовсе сломался.
— Сказал вам Сампрас что-нибудь после игры?
— Что я хорошо играл. А что он еще мог сказать? Зауважал, короче.
— Игра ваша за последнее время здорово изменилась. А личные пристрастия?
— (Улыбается.) Нет. Делаю все то же самое. Но только больше и круче.
— Что, у вас еще при вашем-то графике время на отдых остается?
— Остается. В этом году я, правда, свое отгулял уже. Отдыхал пару месяцев в начале года, две недели после Уимблдона... Опасная это вещь отдых — толстею моментально.
— Поговорим наконец об Олимпиаде. Вы прилетели в Сидней прямиком из Ташкента, где только что выиграли свой очередной турнир. Не тяжело будет — отдохнуть-то не успели? Может, не стоило играть в Ташкенте?
— Почему? Отдохнуть я успел — в самолете выспался. А что касается того турнира, то он получился для меня вроде хорошей тренировки. Все самые сильные сразу вылетели, и играл я с ребятами, которые где-то в конце первой сотни стоят.
— Олимпийскую атмосферу успели почувствовать?
— Да. Жить в Олимпийской деревне, где вокруг одни спортсмены, есть с ними в одной столовой — это же интересно. И, признаюсь, как-то непривычно, я до сих пор не освоился.
— Так вы, оказывается, живете в деревне. А у нас считали, что Сафин, как и Евгений Кафельников, предпочтет комфортабельный отель...
— Я так считаю: у каждого свой образ жизни. Если тебе хочется жить одному в гостинице, чтобы никто не мешал, если у тебя есть на это деньги, то почему бы и нет? А разве не абсурдно обвинять Кафельникова в том, что он прилетел в Сидней на собственном самолете и поселился отдельно от остальных? Да на любом другом турнире ему бы и перелет, и стоянку самолета оплатили бы организаторы! А здесь он тратит свои, немалые, деньги. Так за что его осуждать? За то, что хочет хорошо подготовиться к играм и достойно выступить? Не осуждают же за то, что они в гостинице живут, американских баскетболистов. Зато если кто-то решил жить именно в деревне, то он герой. А может, он просто стадному чувству повинуется, не хочет выделяться.
— Но вы-то в Олимпийской деревне остановились?
— Да потому что, говорю, у меня образ жизни такой! Туса-муса разная — вот это все мое. Мне на дискотеки, например, ходить хочется.
— С кем-нибудь из наших спортсменов уже познакомились?
— С некоторыми, кто со мной по соседству живет,— имена, если честно, не запомнил. Зато Александра Попова сразу узнал. Хотел с ним сфотографироваться, но фотоаппарата не было.
— На вас там, в деревне, другие наши не смотрят исподлобья: мол, теннисист, белая кость, миллионер?
— Да не заметил такого. Хотя знаете, что поразило — в деревне ко мне часто подходят за автографом. У меня, спортсмена, такие же точно спортсмены автограф берут! Приятно...
— А в теннисном центре в Олимпийском парке, по-моему, вам вообще прохода не дают. Не поразил вас ажиотаж вокруг тенниса в Сиднее? В Атланте четыре года назад такого, во всяком случае, не было...
— Австралия — это для меня новая страна. Но, судя по всему, теннис здесь действительно любят.
— Соревнования по каким видам спорта, кроме, разумеется, тенниса, посмотрите на Олимпиаде?
— Собираюсь сходить на гимнастику, плавание, возможно, баскетбол.
— Вы выиграли турнир Большого шлема, возглавили классификацию ATP... Цели-то какие-нибудь в карьере у вас еще остались?
— Это поистине философская проблема... Вот стал я первым — и что дальше? Все время одно и то же, выше-то уже не поднимешься. Скучно.
— Что, совсем стимулов у вас скоро не останется?
— Да нет, насчет скуки это я шучу. Есть еще стимулы. И продержаться как можно дольше наверху хочется. И как можно дольше в теннис играть — больше-то я в жизни ничего толком и не умею делать. И турниров Большого шлема, в конце концов, не один, а четыре.
— А победа на каком была бы для вас приятнее всего? На Уимблдоне, наверное?
— Нет, на Roland Garros. Меня же, собственно, на нем в 1998 году и узнали. К тому же Париж нравится — особенный