Большой театр России открыл юбилейный 225-й сезон. Видимо, зарядившись от новой администрации страстью к переменам, он начал с кадровой перетряски афишных героев. В результате сезон открыл не "Иван Сусанин" Глинки, а "Борис Годунов" Мусоргского.
Решение дать "Годунова" вместо "Сусанина" принадлежало новому худдиректору Большого театра Геннадию Рождественскому. Для того чтобы изменить местной традиции открываться сервильной оперой с оригинальным названием "Жизнь за царя", патриотическим сюжетом и щадящей продолжительностью (менее трех часов), "Борис Годунов" и впрямь хорош. Начало "смутного времени", выпуклая драма царя-преступника, и, главное, четыре с половиной часа музыки — вот поле, на котором легко развернуть панораму достоинств и, что главнее, ущербов, нанесенных национальной опере ее предыдущим (все знают, что балетным) руководством.
Панорамировали на совесть. Многие детали пошли "в кассу" Рождественскому. Деталь номер один — минимальные сроки работы: на подготовку добротного сталинского спектакля 1948 года (режиссер — Баратов, художник — Федоровский) хватило двух недель. Это даже меньше, чем сорок дней традиционного европейского графика, вот только рассчитанного на премьеры, а не на реконструкции. Деталь номер два — приведенный во вменяемое состояние оркестр, который звучал без брака, впечатлял тембровой дисциплиной и чуть ли не впервые демонстрировал относительно чуткое взаимодействие с происходящим на сцене. Наконец, деталь номер три — мастеровитый блеф в игре "нет плохих певцов — есть плохие дирижеры".
Рождественский — дирижер хороший. На сей раз в его вокальной колоде, по сути, был только один козырь — Владимир Маторин в роли Годунова. Но дело удалось повернуть так, что лидер с обузданной дирижером харизматикой не только держал весь спектакль, но даже способствовал эффекту конкурентоспособности с ним других певцов.
Ну и что? Маторин, хоть и не пузырился по обыкновению, все равно пел лучше других. Вровень с ним действовал разве что Пимен (Александр Науменко). Другие же испещрили "народную драму" недееспособностью традиционно-тупого вокала. Слышимые оркестром и — о чудо! — слышавшие оркестр, они всего лишь приближали "Годунова" к безрадостному концу. Григорий (Леонид Кузнецов) нудно уламывал несгибаемую Марину Мнишек (Ольга Терюшнова) к любовному сотрудничеству. Иезуит Рангони (куда делась сцена его диалога с Мариной?) застывал безмолвным символом политического сговора. А глупый народ (сцена под Кромами) бутафорски издевался над воеводой.
Если б с хоровых эпизодов сдунуть пыль неестественности, а в мертвые мизансцены вдохнуть хоть чуточку жизни. Если б инструментальную конкретику оркестра помножить на дееспособный вокал солистов, все бы сошло за громоздкую, но более или менее удачную копию стиля, некогда исповедуемого в Камерном театре Бориса Покровского: правда жизни плюс адекватное ее воплощение.
Но у Большого театра совсем другая правда — он неадекватен самому себе. На момент сдачи "Бориса Годунова" в Большом не оказалось ни меццо-сопрано, ни теноров, ни характерных басов, ни честных юродивых (лучшие на контрактах, худшие — на сцене). В принципе, тот же результат ждал и "Ивана Сусанина" с тем же Маториным в главной партии и с остальными в роли тех же поляков и тех же русских.
После второго антракта оперу Мусоргского слушало полпартера. После третьего — одна четверть. А теперь и сам Рождественский уехал на полтора месяца отрабатывать зарубежные контракты. Если честно, в его отсутствии нет никакого ущерба. Репертуарной статистике Москвы и без Рождественского хватает "Борисов Годуновых". Идите во МХАТ, на Таганку, в "Новую оперу", "Иллюзион" или в музей кино и смотрите себе на здоровье.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ