Когда вас замучают проблемы и депрессии, вглядитесь в Клода Моне: несчастья били его одно за другим, а он воспевал жизнь
По хроническому недоразумению или по недосмотру наша российская жизнь, жизнь каждого здешнего человека невероятно тяжела. Она складывается из болезненных переживаний, недомоганий, истерики. Живем, как в дурном сне. Богатые и бедные, молодые и старые все только и делают, что беспокоятся за свою нескладную судьбу. Нас терзают проблемы и депрессии. Мы окружены. То денег нет, то что-то взрывается. То на нас накричат, то обманут. То разлад в семье, то беда на работе. Хочется бежать куда глаза глядят. А куда они глядят? Хочется уткнуться во что-нибудь мягкое, отключить телевизор, забыться. Хочется... ничего не хочется. Лежать и смотреть в потолок. Влюбиться? Но в кого? Поменять работу? Поменять жизнь? Но как?
Надо найти виноватого и возненавидеть его! Мы так и делаем. У каждого свой виноватый. У каждого виноватого тоже есть свой виноватый, а у того — тоже есть виноватый. Зреет всеобщее недовольство. Виноватых к ответу! Но у всех разные виноватые, и мы сами — виноватые в глазах других и потому запутались в виноватых. Виноваты начальники и подчиненные, виновата Москва и провинция. Виноваты либералы и мракобесы, виновата заграница и виноваты приезжие.
И только один человек ни в чем не виноват. Все виноваты, а он — нет. Жертва тяжелой жизни, он хочет приноровиться, а у него не получается. И вы знаете, кто этот человек. Не знаете? Не догадываетесь? А вы присмотритесь! Только не ищите его ни на верху, ни по сторонам!
Этот человек — вы! Я вам искренне сочувствую. Вы один ни в чем не виноваты, вы всю жизнь тянете непосильную лямку. Иногда вы вспоминаете свою молодость. Там были сладкие деньки! Вы ели мороженое. Вы катались на велосипеде. Вы учились в школе. Там были друзья. Где они? Да и так ли привлекательна была ваша молодость? Отец пил. Не пил? Или его вообще не было? Или он ушел из семьи? Или он был добрым человеком, но его заела среда? Зато какой прекрасной была мама! Но у нее не было времени на вас. Или было? Но у нее рано появились морщины. Почему? Вы жили в коммуналке? Дружно? Вас били в школе? Или вы били? А если вы были девушкой, то что с вами сделали? Ничего, конечно, особенного. Вы рано научились красить глаза и ногти, вы носили вызывающую одежду? А вас обманули, а потом еще раз. Вы поверили, а он оказался мерзавцем. Или вам повезло? У вас была образцовая семья. Но потом они вдруг стали болеть и умирать. И у вас тоже появились разные болезни. Болит спина...
Но все плохо не только у нас. Вот вам пример. Я недавно вернулся из Парижа. Вы были в Париже? Не удалось. Нет, я не для того говорю о Париже, чтобы укорить вас. Конечно, я виноват, что я был в Париже, а вы не были, но вы еще съездите, я уверен. А если не съездите, то найдете виноватого, который вас туда не отправил. Так я о Париже. Ну, хорошо, я не буду ничего говорить о Париже. Я только о том, что я был там на одной выставке. Причем глубокой ночью. Вы не подумайте, это не была выставка в "Мулен Руж" или в каком-то подобном заведении. Это не про эротику. Это совсем про другое. Был час ночи. Перед самым большим выставочным залом, вроде нашего Манежа, стояла огромная очередь. Выставка работала двадцать четыре часа в сутки. Перед входом была надпись. Четыре часа. Это значит, что надо было стоять в очереди четыре часа. Было четыре градуса тепла. Накрапывал дождь. Это парижская зима: не холодно, но если постоять четыре часа на улице, то и не жарко. Люди стояли под зонтами. Разные люди. Разного возраста. Некоторые поужинали и встали в очередь. Теперь им было уже недолго стоять. А вот эти молодые приехали из ночного клуба. Им стоять до пяти утра.
Такое скопление народа я видел в тот же день в большом магазине "Галери Лафайет" — там шла распродажа, и люди давились. Было такое ощущение, что после магазина они все сговорились пойти на выставку. Это была не иностранная выставка, даже не авангардистская. Это была выставка французского художника ХIХ века. Тоже мне невидаль! Да вы, я уверен, слышал о нем. Он рисовал маки, деревья, речки, море. Ничего особенного. Жил сначала в страшной бедности. В молодости буквально голодал. Был провинциалом. Но вот повезло человеку. Стал знаменитым художником. Лидером целого направления. И вот в Гран Пале — это их парижский Манеж — свезли его картины со всего света. И от нас привезли. Из Эрмитажа или Пушкинского музея. В общем, полное собрание сочинений. Звали художника Клод Моне. Ну, вы и без подсказки догадались!
Я решил не стоять в этой длинной очереди. Я подошел к людям в форме с переговорными устройствами в нагрудном кармане куртке. Я говорю: "Я из Москвы. Выставка у вас через два дня закроется, и мне нужно ее посмотреть. Зачем? Чтобы о ней написать. В журнале "Огонек"". Они говорят: "Ну, раз вы хотите написать о ней в "Огоньке"!.." Нет, это я вру. Они так не сказали. Они посоветовались между собой и говорят: "Проходите!"
И я, минуя французскую толпу, прошел сразу. Можно, конечно, подумать, что в Париже нас все обожают и пропускают без очереди. Но я бы этого не сказал. Они там относятся к нынешней России довольно прохладно. Достоевского любят, а вот нас с вами не очень. Это, конечно, не то что чехи. Я летел в Париж через Прагу, так там в аэропорту на мой российский паспорт смотрели без всякого уважения. Даже наоборот. Интересно, почему? Вы знаете? Мы им всю жизнь помогали. А они волком смотрят. Если бы я умел обижаться на иностранцев, я бы обиделся. А так я уверен: чехи завидуют. У нас много морей, а у них — ни одного. Одно только пиво... А что касается французов... Им, в частности, не нравится, что у нас не хватает... Чего-то у нас здесь не хватает! У них хватает, а у нас нет! Но все равно меня пропустили.
И вот я честно пишу в "Огоньке" о выставке Клода Моне. Я не обманул французскую полицию. Но об этом их полиция едва ли узнает. Так что же выставка? Я был поражен этой толкучкой в залах. Ни к одной картине, даже к какому-нибудь наброску, и то не протолкнуться. А Моне — он что? Он с самого начала рисует пейзажи. И ничего больше! Наши передвижники разоблачали в то самое время, нарывались на недовольство властей, а этот прославляет цветы и радость жизни. Рисует он очень субъективно, выражает свое впечатление от жизни. И она ему, голодному бородатому человеку, безумно нравится! Всякая мелочь радует его. И все французы вокруг меня смотрят на картины и тоже радуются жизни. Я пригляделся: их не возмущает это бесконфликтное искусство. Там даже и голых женщин нет, а им все равно нравится. Одна фиолетовая природа!
Я на чехов не обижался, а тут стало обидно. У нас тоже, правда, в Москве открылась выставка Левитана, но все-таки без такой истерики! И потом — Левитан, он все-таки местами грустный. А этот — он веселый! Он гимн божественному творению поет! И при этом рассказывает, что каждый из нас личность, и эта личность не фотографирует природу, а искажает ее под воздействием своих положительных чувств. До абстракции тут совсем недалеко. Но не в абстракции дело.
Я купил каталог и прочитал там же на выставке о жизни художника. Зачем я это сделал? Я вдруг увидел там картину жены художника, Камилии, которая раньше ходила в белом платье по маковым полям, в гробу! И тоже с фиолетовым оттенком. А из каталога я узнал, что у него еще и вторая жена умерла, а также кто-то из детей. И мне стало жалко художника. Как же это несправедливо! Мы, например, здесь у нас часто ноем, и на наше нытье могут сердиться какие-то высшие силы. Но когда человек воспевает жизнь, а ему за это несчастья падают на голову... Это красиво?
Умер Моне в 86 лет, и теперь картины его стоят многие миллионы долларов. Но все равно: за что его так?
Моне. Вот пример человека, который ни в чем не виноват. В этом смысле он похож на вас, дорогой читатель. Были ли у Моне депрессии? Конечно. И в этом он похож на вас. Но Моне все равно писал радостные картины. Неугомонный жизнелюб. Не то что мы с вами. Но мы найдем виновных в нашей депрессии и накажем. Если не сегодня, то через сто лет. Но обязательно накажем!
Тяжелый фильм! Тяжелый фильм! Не ходите на него! Это носилось в советском воздухе. Наши бабушки, пережившие войну, не хотели смотреть тяжелые фильмы. В основном они были про войну. Они выворачивали исковерканные жизнью души. Всем хотелось забыться. Хотелось чего-нибудь веселенького... Ничего с тех пор не изменилось. Нам всем тоже хочется чего-нибудь веселенького. Хотим веселенького! Но не получается. Наша жизнь — тяжелый фильм. Там есть и про войну. Она не прекращается. Только меняет наряды.