Одна в океане

13-летняя Бахия Бакари оказалась единственной уцелевшей в авиакатастрофе над Коморскими островами 30 июня 2009 года. О том, как она боролась за жизнь, Бахия рассказала в книге "Выжившая"*

Волны равномерно покачивали мое тело, то поднимая его, то опуская. Вокруг была сплошная мгла. Ночь. Ни сверху, ни снизу я ничего не видела. Левый глаз болел. Во рту был отвратительный привкус бензина, от которого на меня накатывала тошнота. Я была без сил, мне было трудно дышать.

Изо всех сил я вцепилась в обломок самолета, служивший мне спасательным кругом. Подо мною была океанская бездна. Стоило мне отпустить этот кусок обшивки, и я бы утонула. От усталости и отчаяния я закрыла глаза.

Вдруг темную пелену неба прорезал шум мотора самолета. Я пыталась увидеть его в небе, но не смогла. Было темно, и меня никто не увидел. В отчаянии я слушала удалявшийся шум моторов, который становился все слабее и вскоре совсем исчез.

Это ледяное море заберет меня, потому что я никому не нужна.

Я умру, не увидев свою семью.

Волны становились все выше. Некоторые были в три раза выше моего отца. Я постаралась взобраться на обломок самолета, вцепившись ногтями в его край. Каждая волна представляла смертельную опасность. Вдруг я почувствовала безмерную усталость. Я, должно быть, стукнулась головой. Мне было больно дышать, но я заставила себя вдыхать и выдыхать медленно и глубоко, как показывал наш учитель физкультуры.

Я постаралась лечь точно посередине обломка и стала смотреть на волны. Соленая вода с запахом горючего ударила мне в нос, и я закашлялась. У нее был отвратительный вкус.

Я пыталась понять, что со мной случилось. Две минуты назад я спокойно сидела в самолете и разговаривала с мамой. Я почти не помнила о том, что произошло за эти последние минуты полета самолета, вот только мои уши словно проткнули кинжалами, был какой-то огромный взрыв. Я ощутила как будто электричество во всем моем теле, как будто огромной силы разряд тока пронзил меня с головы до ног, я не могла говорить, не могла кричать, мое тело было в таком напряжении, что было готово разорваться. Потом был ужасный, невыносимый грохот, похожий на чудовищный взрыв, страшный удар, и потом кромешная тьма, абсолютное ничто.

Волны становились все агрессивнее. В небе опять послышался шум мотора. Я не видела самолета, но по звуку слышала, как он заворачивает, делая заходы туда и обратно.

Я здесь! Пожалуйста, вернитесь! Я молила Аллаха изо всех сил.

Я впала в какое-то состояние наподобие комы. Не знаю, каким чудом мне удавалось держаться за мой счастливый плот.

Вдруг я снова услышала шум самолета, он, вероятно, опять вернулся. Я ждала и молилась. Проходили секунды, длинные и тяжелые, как капли свинца. Но ничего не происходило. Шум мотора исчез.

Я открыла глаза. Светало. Стало не так черно. Видимо, какое-то время я оставалась без сознания. Меня тошнило из-за воды, которой я наглоталась. Я обнаружила, что кусок самолета, служивший мне спасательным кругом, был квадратным с центром в виде круга. Это был иллюминатор. Я посмотрела через него и увидела темные перемещающиеся массы.

Я боялась акул. Я читала, что в Индийском океане они огромные. Мои ноги наполовину были в воде и служили отличной приманкой.

Я больше не шевелилась. Пусть они меня сожрут. Все равно я не чувствовала больше своих ног. Это был конец. Я закрыла глаза. Я уже не чувствовала своего тела. Голова работала урывками, руки все более немели.

Я погружалась в черный колодец.

Спасение

Сразу после двух часов ночи слух о возможной катастрофе самолета распространился по архипелагу. Однако не было известно точное место, где могла произойти катастрофа. То говорили о маленьком островке Хахайя недалеко от аэропорта, то о Митсамиули, расположенном на северной оконечности острова Гранд-Комор. Самолет мог рухнуть в море где-то между этими двумя населенными пунктами, отстоящими друг от друга на расстоянии около 60 километров. Вот и все, что на тот момент знали. Это все равно, что искать иголку в океане.

К середине ночи сотни добровольцев из Морони, Анжуана и Мохели, ближайшего к Гранд-Комору острова, сменили курс или вышли в открытое море, чтобы оказаться в зоне бедствия на северо-востоке от побережья. Это были профессиональные моряки, случайные матросы, моряки каботажного флота, перевозчики контрабанды между Анжуаном и Майоттом, рыбаки. Некоторые, кто еще с вечера находились в море, вытащили сети и погасили лампы, чтобы примкнуть к спасателям-добровольцам. Катастрофа задела буквально всех жителей Коморских островов. Самолет "Йемении" вез домой членов их семей, братьев, матерей, сыновей, родственников, и вот он упал в море. Однако с рассветом, когда непогода усилилась, большинство добровольцев вынуждены были повернуть обратно. Лишь крупные суда могли противостоять большим волнам.

В шесть тридцать утра с воздуха было зафиксировано масляное пятно на поверхности воды, обломки и, возможно, два тела. Самолет сообщил точные координаты, которые были немедленно переданы другим судам: 10°49'850 южной широты и 43°14'980 восточной долготы.

...День был в разгаре. Металлический каркас мощного торгового судна N071 Anj стонал, сжимаемый волнами. Оно с трудом двигалось вперед, сдерживаемое валами. Своим плоским дном оно стукалось о каждую волну. Либуна Селемани Матрафи, 43-летний моряк с судна "Хишима", присоединившийся к спасателям, с мостика оглядывал океан. И вдруг вертикальная складка прорезала его лоб. Он что-то заметил. Или, вернее, кого-то. Девочку, как ему показалось. Это меня он заметил, меня — Бахию Бакари, наконец-то найденную в бушующем море. Было одиннадцать двадцать пять, и я этого еще не знала. Он стал кричать мне. И вдруг я увидела его, заметила корабль совсем рядом со мной, разглядела того, кто стал моим спасителем. Я закричала от радости.

Капитан разворачивал судно, чтобы максимально приблизиться ко мне.

Либуна Селемани Матрафи надел спасательный жилет и прыгнул в воду. Он был единственным, кто бросился в море. Иногда высокие гребни волн скрывали его от меня. Он смотрел мне прямо в глаза. Я держалась за его взгляд, как будто это помогало мне держаться на воде. Он уже был в каких-то десяти метрах. Он был уже всего в нескольких метрах. Он положил руку мне на плечо. Она была горячая и добрая.

"Не шевелись. Расслабься. Сейчас мы тебя поднимем".

Нам бросили еще один спасательный круг, к которому он меня прикрепил. Другие люди вытянули меня на борт. Меня перенесли в кабину и положили на койку. Мне было холодно, я никак не могла перестать трястись. Я слышала скрежет металла, судно стонало и жаловалось под ударами волн. Хотя мне с поверхности воды казалось, что шторм не такой сильный. Желание спасти меня чуть не стоило жизни ему самому Либуне.

На земле французские и коморские власти устроили рядом с Митсамиули, ближайшим к месту трагедии населенным пунктом, походный госпиталь. Около тысячи человек, особенно военные, врачи, жандармы, водолазы были мобилизованы, чтобы принимать и оказывать помощь людям, которые, возможно, будут спасены. Жители города также добровольно были готовы принять участие в оказании помощи. Крупный современный отель "Галава" был готов к переоборудованию под госпиталь.

Все это время майор, который находился возле меня, разговаривал со мной, не давал мне заснуть. Мне мучительно хотелось пить. Было жарко, но при этом я дрожала от холода. Майор посоветовал мне лечь на бок:

— На боку тебя вырвет. Ведь ты находилась в воде более девяти часов, у тебя в желудке полно воды, надо от нее освободиться.

Как только я повернулась на бок, меня стало рвать, я думала, это никогда не кончится, тело сотрясалось от спазмов, слезы лились из глаз. Из меня извергалась соленая, липкая, желтая жижа, вонявшая горючим. Майор подбадривал меня и гладил по голове.

--Ты наглоталась керосина, вылившегося из баков самолета, сама не зная об этом.

Потом я начала кашлять кровью. Майор объяснил мне, что и в легких у меня тоже, видимо, оказалась морская вода. Он позвал судового повара и попросил принести стакан горячей сладкой воды. Я стала пить маленькими глотками. Между глотками майор ввел мне в рот пальцы, чтобы вызвать рвоту, чтобы не осталось ни капли керосина в моем организме, потому что он мог спровоцировать тяжелые последствия. Через несколько секунд меня опять стало рвать. Тело как будто парализовало. Я чувствовала себя выпотрошенной. Майор в это время разговаривал по радио с комендантом порта Морони. Он обернулся к другим находящимся в кабине мужчинам и сказал им:

— Комендант сказал, что ее нельзя оставлять так. Он просит ее раздеть, чтобы она согрелась.

Вокруг меня были одни мужчины, ни одной женщины. Мне было страшно. Я закричала, чтобы они не подходили ко мне. Они ласково смотрели на меня.

— Бахия, надо снять твою мокрую одежду и завернуть тебя в сухое одеяло. Ты не беспокойся, мы все сделаем аккуратно. Никто на тебя не будет смотреть.

Сначала они сняли мои ботинки. Затем меня накрыли простыней и аккуратно разрезали ножницами и ножом мои вещи: сначала джинсы, потом мою бело-розовую кофточку и майку без рукавов. Я попросила их не выбрасывать мою одежду, чтобы потом я смогла надеть ее, когда мы придем к берегу. Они переглянулись между собой, но согласились и положили мои вещи в сторонку. Затем, так же не глядя на меня, они завернули меня в пять одеял. На теле и лице было много ожогов. Ноги и руки были как каменные, и я с трудом поворачивала голову. Постепенно, благодаря одеялам, я почувствовала, что мое тело наливается теплом, а спазмы ослабевают. В конце концов я глубоко заснула и уже не чувствовала сотрясавшей судно качки.

Весть

В Корбей-Эссоне под Парижем вот уже несколько часов папа неотрывно смотрел телевизор. Одна и та же информация, одни и те же картинки, одни и те же вопросы, и растущее недовольство коморцев. Сейчас, описывая самолет А-310 компании "Йемения", говорили о "самолете-развалине". Папа положил мою и мамину фотографии на столе в гостиной. Он не мог пошевелиться от страха. Вдруг зазвонил его мобильный телефон. Это был его знакомый жандарм, родом из того же городка, что и папа. Он звонил из Морони.

— Касим, как зовут твою дочь?

— Ее зовут Бахия Бакари.

— А ее зовут не Бахия Касим?

— Нет, ее имя Бахия Бакари.

— Ну, тогда это она. Один моряк с торгового судна нашел ее в воде и привез в Морони.

Страшное открытие

Я проснулась, когда солнце было уже высоко в небе. Сквозь сон я неясно ощущала, как медсестра прислушивалась к моему дыханию и проверяла капельницу. Мое тело было одной сплошной раной, и мне было больно шевелиться.

Собравшиеся вокруг врачи, медсестры, санитары ободряюще смотрели на меня. Только одна из присутствующих мне не понравилась: она стояла прямо напротив и фотографировала меня на камеру мобильного телефона. Медсестры заверили меня, что эта женщина не фотографирует, а просто подзаряжает свой телефон...

Но я сомневалась. Я представляла, что она хочет показать меня такой, с квадратной головой, с капельницей и повязками на теле, всем журналам. Потому что человеку, выжившему в авиакатастрофе, лучше быть таким. Журналам предпочтительнее иметь мой портрет в таком обезображенном виде. Женщина быстро исчезла.

В мою палату вошла белокожая женщина в сопровождении доктора. Она села на стул около меня. Остальные остались стоять. Лица у всех были серьезные. Женщина представилась:

— Здравствуй, Бахия. Меня зовут мадам Фуше. Я психолог.

И вдруг меня пронзило какое-то предчувствие, жуткое предчувствие, у меня от страха перехватило горло, и я задала вопрос, обжигавший мне губы:

— Почему моя мама не пришла вместе с вами?

Психолог смотрела на меня несколько секунд и ничего не отвечала. Затем тоном, каким говорят о погоде, она проронила:

— Ты знаешь, не думаю, что твою мать нашли. Нашли только тебя.

Даже и сегодня могу сказать, что эти слова потрясли меня больше, чем падение, чем ужасное ожидание холодной ночью в одиночку посреди океана. Холодность этих слов, ее почти непринужденный тон, которым она сообщила, что я больше никогда не увижу свою мать, ошеломили меня.

Я хочу стать врачом

Врачи вылечили мои переломы в тазу и на ключице. Меня усыпили, чтобы зашить рану под глазом, пересадили кожу на те места, где были сильные ожоги на коленях и ступнях. Я должна была носить черные компрессионные гольфы до колен, которые помогали заживлению пересаженной кожи на ногах. Это было не очень красиво, но приходилось терпеть. Врач спросил у меня, привыкла ли я к своим компрессионным гольфам. Я ответила, что иногда кожа под ними так чешется, что мне хочется их поскорее сорвать.

— Нет, надо обязательно их носить. Именно они помогают образованию рубцов на пересаженных участках кожи. Ты должна носить их постоянно, днем и ночью. Менять их будешь через каждые три месяца. А через год, если все будет хорошо, можешь с ними окончательно расстаться. Но при условии, что кожа заживет полностью...

Он аккуратно снял гольфы и стал развязывать бинты, нажал большим пальцем на пересаженные участки кожи, чтобы проверить, хорошо ли они прижились, нет ли воспаления или некроза тканей. Боль была такая, что я несколько раз чуть не потеряла сознание. Я вцепилась ногтями в кушетку, чтобы не упасть. Наконец, врач перестал ощупывать раны:

— Ну вот и все. Все хорошо. Заживает нормально.

Все больше я задумывалась о том, чем буду заниматься в будущем. Когда я была совсем маленькая, я говорила маме, что хочу быть врачом. Мама отвечала мне, что она в детстве тоже мечтала, что будет носить белый халат. Все, что со мной произошло, а также мое пребывание в госпитале не изменили моего решения, скорее наоборот: я по-прежнему хочу стать врачом.

Привет от Либуны

Этой ночью папа и Омар — журналист, которого я попросила помочь мне написать эту книгу, вернулись с Коморских островов. Они поехали туда на церемонию похорон мамы. Они провели там десять дней и встретились со всеми людьми, которые пришли мне на помощь.

В Морони они обедали в маленьком ресторане вместе с Либуной Селемани Матрафи. Папа подарил ему костюм, который он купил в Париже. Либуна поблагодарил его и рассказал о визите на Коморы премьер-министра Франсуа Фийона, вручившего ему, простому рыболову, медаль за храбрость.

Либуна взял Омара за руку и горячо попросил:

— Сделай кассету для Бахии. Запиши мое послание для нее и отвези ей, когда вернешься во Францию.

Вот что он сказал мне:

"Добрый день, мадемуазель Бахия. Я Либуна Селемани Матрафи. Я спас тебя у побережья острова Гранд-Комор. Я просто хотел с тобой поздороваться и спросить, как твое здоровье, а также здоровье твоей сестры и твоих братьев, как дела у них в школе. Благодарю тебя, Бахия, что ты жива. Благодарю Бога, что ты жива. До свидания, Бахия".