Веронике Ивановой девять месяцев. У нее тяжелый порок сердца. Вернее, у нее три порока сердца, если разобраться. Было бы пороков два или один, девочка давно бы умерла. Но благодаря третьей, не предусмотренной природой дыре кровь все-таки каким-то немыслимым образом протекает сквозь Вероникино сердце. Здесь в России девочку ждет несколько тяжелых операций — четыре или пять. Кардиологам нужно только, чтобы Вероника подросла и набрала вес, потому что никто не умеет оперировать на открытом сердце таких малышек. А Вероника не растет из-за сердечной недостаточности. В восемь месяцев она весит как трехмесячный младенец.
Вероникину маму зовут Надежда. Они живут в подмосковном городе Королеве в хрущевке барачного типа. Вы когда-нибудь видели хрущевку, где на одной лестничной клетке было бы не четыре квартиры, а восемь? И полы были бы деревянные вместо цементных? Вот там они и живут.
Тем не менее Надежда рассказывает про свою жизнь, как про серию счастливых случаев и удачных совпадений. Что бы с Надеждой ни стряслось, она воспринимает случившееся как удивительно благоприятное стечение обстоятельств.
Надежда родилась в военном городке. И муж ее родился в том же военном городке. И там, в военном городке, между юношей и девушкой произошла первая детская любовь. А потом их отцы вышли в отставку, разъехались, и влюбленные расстались. Надежда жила с родителями где-то в Центральной России. Александр жил с родителями в подмосковном городе Королеве. И они не виделись 20 лет. 20 лет спустя Александр решил, что не может жить без Надежды, разыскал ее где-то в Центральной России, и когда через три месяца они поженились, Надежда уже была беременна Вероникой.
Не знаю уж, каких гороскопов они начитались и каких мистических программ насмотрелись по телевизору, но оба были уверены, что у них родится девочка и что эта девочка будет у каждого из них единственным ребенком.
Пока все сходится. Надежда рассказывает, а Вероника ползает по полу у наших ног. Крохотная девочка в желтом комбинезончике, каковой делает ее еще больше похожей на цыпленка. Ковер под Вероникой практически стерильный. Выползать из комнаты Веронике запрещено. За дверью в прихожей начинается страшный и нестерильный мир (например, стоят мои пришедшие с улицы ботинки). Если маленькая Вероника соприкоснется с тем нестерильным миром за дверью, она рискует заболеть. А болеть Веронике нельзя. Никакой из детских болезней, от которых по жизненным показаниям Веронике не сделаны прививки. Никакой ангиной. Никакой простудой. Веронике совсем нельзя болеть, потому что если она заболеет, то вовсе перестанет расти и операция на ее сердце никогда не станет возможной.
Вероника ползает, занимается с игрушками и не улыбается. Не улыбается никогда. А Надежда рассказывает дальше. Про то, какая у нее была идеальная беременность: ни тошноты, ни маточного тонуса... Про то, как без всякого блата и денег она попала в самый лучший московский роддом... Про то, как роды по счастливому стечению обстоятельств принимала заведующая отделением и роды прошли идеально...
И вот тут в Надеждином рассказе сбой. Первые три дня после родов она была совершенно счастливой. Потом, рассказывает Надежда, она заметила, что у ребенка очень большие и синие и очень красивые глаза. И она подумала, что такие огромные и красивые глаза могут быть у ребенка, только если ребенок болен. Потом, рассказывает Надежда, она стала вдруг слышать, что девочка ее плачет не задорно, как все остальные дети, а печально. Потом Надежда заметила, что носогубной треугольник у ее девочки голубого цвета. Потом пришла кардиолог из Бакулевского института и сказала, что у девочки тяжелый тройной порок сердца.
Когда Надежда доходит до этого места в своем рассказе, она встает и выходит вон из комнаты. Вон из этой идеально убранной детской комнаты с практически стерильным ковром на полу, с веселыми игрушками, каждая из которых поет какую-нибудь песенку никогда не улыбающейся Веронике. Вон из комнаты, где на полу — развивающий коврик, к которому прицеплены не радующие Веронику погремушки и бубенчики. Вон из этой комнаты, любовно приготовленной для заблудившегося счастья.
Другой комнаты в квартире нет. Надежда выходит в крохотную прихожую — метр на метр, стоит там и шепчет сама себе:
— Тшшш! Тихо! Не плачь! Возьми себя в руки! Тшшш! Тихо! — и через минуту возвращается и рассказывает дальше.
Впрочем, что там рассказывать? Она шарила по интернет-форумам, посвященным детским порокам сердца. Она нашла клинику в Берлине. Она списалась с немецким доктором. Доктор ответил, что ждать нельзя, потому что, как бы медленно ни росла Вероника, вместе с нею растут и дыры в сердце.
И немецкий доктор выставил счет, который в голове не укладывается у людей, живущих в подмосковном городе Королеве в хрущевке барачного типа, где полы деревянные, а на одной лестничной клетке не четыре квартиры, а восемь.
Теперь должно произойти одно из тех чудесных совпадений, стечений обстоятельств, которыми, по мнению Надежды, наполнена жизнь.
Деньги должны найтись.