Киевский академический театр драмы и комедии на Левом берегу Днепра под занавес года представил наконец-то постановку чеховских "Трех сестер", которую здесь готовили более трех лет. Результат, по мнению АНАСТАСИИ ГАЙШЕНЕЦ, полностью оправдывает каждый день ожидания.
Над постановкой "Трех сестер" юбиляра уходящего года Антона Чехова коллектив Театра драмы и комедии на Левом берегу работал более трех лет — невиданная роскошь по нынешним временам, злоупотребление которой позволило записать спектакль в "долгострои". Дату премьеры несколько раз переносили, что давало злопыхателям повод посудачить о возможности отсутствия конечного результата как такового. Однако спектакль состоялся, и не только как факт репертуарной афиши, но и как своеобразный итог времени, общий знаменатель под осмыслением текущих реалий, найденный его создателем Эдуардом Митницким, работавшим на сей раз в соавторстве с молодым режиссером Тамарой Труновой.
Казалось бы, что нового можно извлечь из разобранного на цитаты текста Чехова, которого мало кто сейчас рискнет назвать злободневным автором? Но левобережные "Три сестры" звучат как никогда остро и свежо, и новаторство это далеко от формализма, с которым зачастую связывают экспериментальные поиски давно потерянного Важного, культивируемые в современном театре. Нынешняя постановка осуществлена в лучших традициях русского психологического театра, но детализация и театрализация эмоциональных состояний героев, со всеми оттенками и контрастами, удивительно точны, и столь высокий уровень прорисовки выделяет представление из мутного потока театрального "мыла". К тому же в этом спектакле — непривычно или даже неприлично качественном для наших сцен — напрочь отсутствуют заискивание перед зрителем, желание всем угодить и жажда кассы. И вместе с тем есть в нем та кристальная ясность художественного высказывания, которая превращает зрелище в произведение искусства.
Для постановки было выбрано нетрадиционное для Чехова пространство камерной сцены. Сценографические изыски Олега Лунева ограничиваются задником из чемоданов-кирпичей. Ротанговые стулья, стол, ручная кладь (саквояжи, чемоданы, баулы), которые время от времени складывают и перекладывают герои спектакля,— действие проходит "на чемоданах". Время действия тоже весьма абстрактно, а костюмы героев скорее подчеркивают особенности их характеров, нежели эпоху. Отдельного внимания заслуживает музыкальное решение Александра Курия: гитара, балалайка и труба вторят репликам актеров, музыка органично вплетается в диалоги и проводит зрителя через внутренние бури героев.
Выброшенные на обочину жизни сестры Прозоровы с их абсолютно неадекватным окружающему миру пакетом знаний, как и положено, пытаются разглядеть свет в конце тоннеля. И если незамужние Ирина (Елена Бушевская) и Ольга (Наталья Озирская) обнаруживают призрак счастья в возможности переезда в Москву, где якобы "все изменится", то замужняя Маша (Леся Самаева) лишена скромной радости даже мечтать о переменах. С жадностью выброшенных на берег рыб девушки пытаются дышать, но их мир, который ушел в небытие вместе со смертью отца, обречен.
Впрочем, отчаяние сестер становится лишь фоном для планомерного и добровольного саморазрушения их брата Андрея. При этом в левобережной премьере внимание акцентируется на фигуре Наташи (Татьяна Комарова), жены Андрея: именно она является катализатором процесса разрушения жизненных устоев семейства Прозоровых. Нелепая, угловатая и поначалу даже немного трогательная мещаночка, над которой насмехаются сестры, постепенно превращается в монструозное существо, вытесняющее собой все, что "не-я". Новоиспеченная невестка обнаруживает в себе потенциал паучихи, способной проглотить не только супруга, но и все его семейство. Несмотря на осознание Андреем пошлости и тлетворного влияния жены, он продолжает ее любить какой-то своею совсем не животворящей любовью, такой же порочной, как его пристрастие к алкоголю и азартным играм.
Подобное смещение акцентов не выглядит попыткой художника выместить обиду на абстрактном виновнике происходящего духовного и эстетического упадка. Скорее, выдает отчаянную попытку направить в безопасное, но глубокое русло тоску по уходящему из жизни благородству и вящий ужас перед воцарением таких Наташ, отбирающих право на жизнь у всего, что "не-я".