Вчера президент России подписал указ об объявлении траура в связи с трагедией на подлодке "Курск" (см. стр. 7). В неофициальный траур страна погрузилась значительно раньше.
Вам какой траур больше всего запомнился?
Владимир Шаинский, композитор:
— Трауры я не запоминаю, но сильно переживаю, когда уходят из жизни такие достойные люди, как Сахаров и Шостакович. А официальные трауры проходили и проходят по одинаковой схеме. Запоминаются только инциденты. Например, когда опускали гроб Брежнева, его чуть не уронили. В народе тогда разные толки ходили, поскольку это считается плохой приметой. А сегодняшний траур запомнится тем, что его вообще могло не быть. В конце концов, если нет средств на подготовку флота — нечего лодки гонять без аварийного обеспечения!
Юлий Дубов, заместитель генерального директора компании ЛогоВАЗ:
— Общественный траур по Сахарову, тем более что официальный траур так и не был объявлен. Мне запомнились толпы людей, шедшие за гробом по Ленинскому проспекту. Была ужасная погода, шел отвратительный мокрый снег. А люди шли и шли. Многие просто молчали, некоторые тихо переговаривались. Но больше всего меня поразило то, что я увидел людей, которые осознавали, в отличие от советских времен, что они лишились по-настоящему близкого им человека.
Сергей Благоволин, президент инвестиционного банкирского дома "Финпром":
— По Гагарину. По таким людям скорбят не по принуждению, как это было с Брежневым, а по движению души. Когда хоронили Гагарина, на Красной площади собралась огромная толпа людей, и у всех на глазах были неподдельные слезы. А самым грандиозным и пафосным трауром, конечно, был траур по Брежневу. Я тогда работал секретарем райкома КПСС и лично организовывал масштабные выезды трудящихся на траурные церемонии. Тогда даже у школьников поотменяли занятия и заставили их смотреть трансляцию похорон по телевизору.
Валерий Зубов, депутат Госдумы, бывший губернатор Красноярского края:
— Им станет, наверное, нынешний траур по погибшим подводникам "Курска". Десять дней, которые мы прожили в надежде, были самыми тяжелыми днями в моей семье. Хотя лично нас не коснулась эта трагедия, но мы еще раз убедились, что в этой стране человеческая жизнь никогда в расчет не берется. Сначала думают об имидже, престиже, секретности, а только потом о людях. Это очень больно. И никогда в жизни я не испытывал такой утраты. Для меня самым запоминающимся трауром останутся эти десять дней.
Алексей Бинецкий, адвокат Московской городской коллегии адвокатов:
— По чернобыльцам. А теперь и по подводникам. Я вырос в семье военных и всегда с трепетом и уважением относился к людям, которые погибали, выполняя свой долг. Тем более что потом про них быстро забывают — об этом свидетельствует вся наша практика. Объявление траура — это некое официальное признание, поэтому для меня не имеет значения, когда его объявили, днями раньше или позже. Хотя нынешний траур — это скорее траур по власти, символ ее бессилия.
Никита Высоцкий, директор Государственного музея В. С. Высоцкого:
— По погибшим в результате землетрясения в Спитаке. Я очень хорошо запомнил все, что было связано с теми событиями, только из-за того, что землетрясению предшествовали кровавые события в Сумгаите. Поэтому некоторые люди тогда, вместо того чтобы скорбеть, наоборот, радовались, так как считали, что природа якобы отомстила за резню, устроенную армянами и азербайджанцами. Вот такой тогда получился абсолютно бесчеловечный траур, который меня потряс.
Константин Ремчуков, зампред комитета Госдумы по природным ресурсам и природопользованию:
— Необъявленный. Я в шоке от того, что правительство до сих пор не объявило траур по погибшим в результате взрыва на Пушкинской площади. Такое впечатление, что там погибли не российские граждане. Этим власть нам еще раз продемонстрировала свою бесчувственность и бесчеловечность. А самым грандиозным по принуждению был траур по Брежневу. Мне тогда пришлось отстоять восемь часов в очереди к Колонному залу Дома союзов, чтобы пройти в траурном шествии мимо гроба с Леонидом Ильичом. Но тогда для меня это было историческим действием, ведь умер человек, правивший нашей страной 18 лет.
Борис Грачевский, художественный руководитель киножурнала "Ералаш":
— Конечно, по Брежневу. Потому что в то время, когда должны были отключить все предприятия в стране, я летел в самолете из Красноярска. И мне вдруг подумалось о том, что властепослушный пилот в порыве привычного усердия тоже выключит мотор, и мы грохнемся вниз. Эта мысль меня тогда сильно повеселила.
Николай Еременко, актер:
— По Сталину. Мне было четыре года, я сидел на окне, все вокруг плакали, а я не не мог понять, почему. Потом мне отец надел на рукав траурную повязку, и мы целый день ходили по улицам. И тогда своим детским рассудком я понял, что людское горе было действительно неподдельным и всеобщим.
Владимир Лазовский, начальник управления Федеральной службы налоговой полиции Южного федерального округа:
— У меня уже все слилось в один сплошной траур. И программы теленовостей превратились в "Вести с фронта". А когда не хватает своих ЧП, мы транслируем чужие. Но с последней трагедией ничто не сравнится. Все мы в шоке, жены плачут. А моряки служили и работали за копейки. И кто мы после этого?
Необъявленный
По Гагарину, а на похороны Брежнева я сам организовывал выезд трудящихся
У меня уже все слилось в один сплошной траур