Интервью литература
Апогеем закрывшейся вчера ярмарки интеллектуальной литературы non/fiction стала аншлаговая лекция философа, психоаналитика и писательницы Юлии Кристевой на тему "Как мыслить свободу сегодня". Родившаяся в Болгарии и живущая с 60-х годов во Франции Кристева начала свое выступление на русском языке — "языке, который я учила в детстве, который соединил меня с вашей культурой и вашей свободой". После лекции и автограф-сессии, тоже прошедшей в атмосфере ажиотажа, ЮЛИЯ КРИСТЕВА нашла время встретиться с АННОЙ НАРИНСКОЙ.
— Вы посвятили лекцию связи понятия свободы и множественности культурных идентичностей в современном обществе. Не ответив при этом прямо на вопрос, чем свобода сегодня отличается от свободы не сегодня.
— Отвечу: важно пересмотреть религиозную традицию понимания свободы и, если уж мы разговариваем в Москве, православную традицию. Совместимо ли понятие свободы вообще с христианством и тем более с восточным христианством? Возможно, само понятие свободы родилось в эпоху европейского Ренессанса и было развито в эпоху Просвещения, когда лишь небольшая часть российской культурной элиты могла воспринять это понятие.
Коммунизм понимал свободу только как разрушение того, что было раньше, а не как проект, предполагающий развитие общества индивидуальных свобод. А пришедший ему на смену соблазн свободного рынка предлагал не свободу, а адаптацию к условиям рынка. Свободу получила, например, мафия, которая быстро адаптировалась к этим условиям, а люди непредприимчивые оказались несвободны.
В итоге реальной свободой и в этом смысле свободой сегодняшней оказывается свобода субъективная, сложная свобода каждого отдельного человека. Что значит — свобода, соответствующая ценностям гуманизма. Она возможна при построении социальной системы, гарантирующей общность таких свобод, то есть в ситуации договора, охраняющего каждую отдельную личную свободу и уважающего ее.
— И такое, по-вашему, осуществимо?
— Это неосуществимо в идеальном, утопическом виде, но практически современное европейское понимание свободы предполагает именно такую гармонизацию отдельных свобод. Хотя, к сожалению, не могу сказать, что этот проект свободы единогласно всеми принят в сегодняшнем мире. Во многом из-за того, что европейцы сегодня недостаточно гордятся собственной традицией, вобравшей в себя наследие греко-романской, иудейской и христианской культур, и, соответственно, недостаточно раскрывают ее для себя и мира при помощи гуманитарных наук, психоанализа и философии.
— Вы говорите о ценности европейской истории и традиции и недостаточной ее представленности в мире, хотя на протяжении долгих лет именно эта традиция подавляла все другие.
— История Европы апокалиптична, полна трагических ошибок — и этим и ценна. Большинство европейцев осознают тяжесть своего прошлого, и сегодня нам нужен анамнез европейской истории. Немцы, французы, итальянцы, русские прошли через нацизм и тоталитаризм. Они пытались и пытаются понять свое прошлое и, нет, не забыть его, но оставить позади. Я не уверена, что другие народы — например, китайцы или народы исламского мира — осознают сегодня эти имманентные трагические авторитарные свойства человеческого существа. И поэтому не думаю, что они сегодня могут их в себе побороть. Для этого надо пройти весь цикл. А у нас есть этот опыт. В этом смысле европейская судьба может быть уроком для других народов. Речь идет не о простом уроке истории, а об уроке критического ее восприятия, анализа и в конце концов преодоления.
— При этом имеется распространенное мнение, что будущее мира не в Европе, а в Индии или Китае.
— Несмотря на невероятную древность индийской и китайской цивилизаций, история их осознания себя как народов еще совсем молодая. И это осознание, думаю, должно прийти к ним через работу с европейским багажом, европейским опытом познания себя при помощи антропологии, социологии, психоанализа и так далее. Европейская традиция для них может явиться ключом к познанию собственной традиции. Но для того, чтобы это случилось, европейские интеллектуалы должны открыться тем культурам. Должно быть достигнуто кросс-понимание.
— Для многих ваших почитателей, вернее, почитательниц вы в первую очередь идеолог феминизма и только потом все остальное. Но сейчас вы с очевидностью больше заняты религиозными и национальными идентичностями, а не гендерными.
— Сейчас один из главных предметов моих мыслей — это множественность современностей. Современность Китая, например, отличается от российской современности, а обе они отличаются от европейской. Картина жизни женщин вписывается в эту общую картину, вернее, в совсем разные картины. Европейская женщина сегодня глубинно бисексуальна. Она совсем необязательно лесбиянка, но у нее есть мужские качества. Она и чувствительна, и агрессивна; и семейная, и полигамная и так далее. Всего этого нельзя сказать, например, о мусульманской женщине. Но они не разные существа — они живут в разных современностях.