В преддверии мультимедийного фестиваля Yota Space, который начнется в Санкт-Петербурге 5 декабря, в рамках серии лекций "Yota Yes Lectures" перед публикой в зале петербургской консерватории выступил британский продюсер и художник БРАЙАН ИНО. Перед своей лекцией Брайан Ино ответил на вопросы БОРИСА БАРАБАНОВА.
Брайан Ино неоднократно выступал в Санкт-Петербурге, а в 1990-е годы, очарованный переменами в России, на некоторое время даже поселился в городе. Брайан Ино — человек, который не только изменил лицо музыки, войдя в состав глэм-роковой группы Roxy Music и введя в обиход понятие "эмбиент", но и создал уникальный звук для целого ряда музыкальных проектов, в числе которых U2,Talking Heads и Coldplay. Перу Брайана Ино среди прочего принадлежит музыкальная фраза, звучащая при запуске операционной системы Windows. Сегодня Брайана Ино больше интересуют синтетические виды искусства. На фестивале он покажет аудиовизуальную инсталляцию "77 Million Paintings". Однако занятия музыкой он не прекращает. Только что вышел его новый сольный альбом "Small Craft On A Milk Sea", который положил начало сотрудничеству продюсера с легендарным электронным лейблом Warp.
— Ваш новый альбом "Small Craft On A Milk Sea" вышел на рекорд-лейбле Warp. Чем обусловлен такой выбор и зачем вам лейбл в принципе?
— У меня особое отношение к рекорд-лейблам. Они сейчас значат больше, чем в последние 30 лет. Только я говорю не о ненормально огромных монстрах вроде Warner, EMI, Sony. Им сегодня нечего предложить артисту. Никакой идентификации они ему не дают, они просто помогают ему отгрузить диски в магазины. Я думаю, с ними можно попрощаться. Мне интересны такие компании, как Mute, Domino, Warp, ECM. Принадлежать к их каталогу — значит быть частью арт-группы. Как 1920-е годы, знаете, были группы художников, которые обменивались идеями, разделяли убеждения друг друга, поддерживали друг друга. Хорошо, когда кто-то следит за тем, как продаются твои пластинки, но для меня важнее, что, будучи частью Warp, я становлюсь частью работы, которую они уже сделали, частью коммуны. Мне следовало заключить с ними контракт лет 20 назад.
— Перед выходом "Small Craft On A Milk Sea" вы разместили в YouTube интервью с журналистом по имени Дик Флэш. Как я понимаю, вся эта история о том, что фигура комментатора значит сейчас гораздо больше, чем фигура художника. А еще о том, как вы на самом деле ненавидите интервью.
— Как говорил Т. С. Эллиот, поэма, которую читает читатель, возможно, лучше, чем та, которую написал поэт. Ты что-то написал, выпустил на волю, и это тебе больше не принадлежит. Тот, кто это купил, может сделать с этим у себя дома что угодно, может быть, лучше, чем ты сам. Меня это не смущает, я даже рад. Мне показалась интересной идея интервью, в котором интервьюер сам говорит все, что должен сказать его герой.
— Судя по количеству просмотров, аудитория с вами согласна.
— Посмотрите комментарии, посмотрите, сколько там реплик типа "кто этот дебил, который никак не заткнется?" (интервьюер — сам Брайан Ино.— “Ъ”).
— Ваш коллега и товарищ еще по временам Talking Heads Дэвид Бирн в свой последний приезд в Санкт-Петербург ездил по городу на велосипеде. Правда, у него была карта местности. Вы столько раз были здесь, что, наверное, уже обходитесь без карты?
— Да, уж в центре города так точно.
— …а ваша супруга Антея вообще что-то вроде посла британского арт-сообщества в России. Как часто вам приходится вступаться за Россию в спорах о том, что здесь происходит?
— Очень часто. Особенно в спорах с американцами. Они думают, что в 1989 году Америка победила, а Россия проиграла. Они воспринимают холодную войну как какую-то игру, понимаете? Я в таких случаях всегда цитирую Октавио Паса, который говорил о коммунизме примерно так: "Тот факт, что был дан неправильный ответ, не означает, что был задан неправильный вопрос". Мне кажется, люди в России попытались ответить на очень важные вопросы. Что происходит с людьми в постиндустриальном обществе? Как в нем распределяются роли? Можем ли мы совладать с ситуацией, когда одни люди становятся невероятно богатыми, а другие беднеют? Как мы справимся с будущим? В России приняли на вооружение коммунистическую доктрину и получили неправильный ответ. Сейчас даже в России принято считать эту попытку полностью провальной. Но западное общество даже не дало себе труда задаться вопросом. А ваша попытка не была полностью ошибочной. У вас, например, сохранилась великая культура. Она никуда не делась, в отличие от США. Так что в спорах, о которых вы говорите, у меня есть много аргументов.
— Я недавно посмотрел продолжение фильма "Уолл-стрит" и был поражен — Оливер Стоун практически целиком использовал в нем ваш с Дэвидом Бирном альбом "Everything That Happens Will Happen Today". Как вы считаете, этот фильм отвечает на вопросы о том, что происходит в западной цивилизации?
— О, это очень сентиментальное кино. В конце фильма Гекко становится хорошим парнем? Полная чушь! Это Дэвид договаривался с Оливером Стоуном. В первом фильме была песня Talking Heads, так что они с режиссером хорошо знакомы. Я не думаю, что вторая лента вскрывает какие-то глубинные процессы. Ничего нового я не узнал. А ведь философия свободного рынка, которой мы следуем и которой пытается следовать Россия, очень противоречивая и не исследованная до конца тема. Мы видим, что система не работает. Нужно задуматься о чем-то другом. Но никто не хочет задумываться, потому что пока еще всем по-прежнему хватает денег, чтобы жить с закрытыми глазами.
— Разница между российским и западным менталитетом была очень хорошо видна на первом российском концерте U2, который прошел этим летом. Мне кажется, мои соотечественники восприняли его прежде всего как дорогой аттракцион, и особого ажиотажа не было. Вы, как знаток нашей ментальности, можете дать хотя бы гипотезу, почему ваши друзья U2 так и не стали здесь такими большими звездами, как Deep Purple или Depeche Mode?
— У меня такой период сейчас: я считаю, что вся рок-музыка, включая ту, к которой имею отношение я, очень скучна... Давайте я начну с самого начала. Весь миф рок-музыки базируется на том, что она способна изменить мир, что это радикальная, революционная, шокирующая, бунтующая форма искусства. Сейчас это не так. Это скорее наркотик, разрушительный, как многие другие. Я сейчас читаю интересную книгу белорусского писателя Евгения Морозова. В этой книге он рассказывает о периоде, когда в Восточной Германии была возможность смотреть программы западногерманского телевидения. И в этот период никто в ГДР не был настроен по-настоящему революционно. У них каждый вечер было достаточно развлечений, которые отвлекали их от мыслей о справедливости социального устройства. Единственное место в ГДР, где радикальные идеи имели хождение, называлось "Долина неосведомленных", и это было то самое место, где невозможно было принимать телепрограммы из ФРГ... Если ты художник, ты всегда должен задавать себе вопрос: на чьей ты стороне? Да, были времена, когда рок-музыка действительно была подрывным видом искусства. Тогда же и изобразительное искусство было подрывным. Эти виды искусства предлагали людям новые способы мышления. И оба эти вида искусства переродились во что-то иное. Они теперь служат упрочению общества, живущего по правилам свободного рынка. Критического там мало. Если ты художник, то это проблема. Я не знаю, что с этим делать.
— Ну, вот у U2 есть вполне ощутимые результаты их критической позиции. После их московского концерта остановили строительство дороги через очень ценный лес, а совсем недавно освободили бирманскую активистку Аун Сан Су Чжи, в защиту которой они много выступали.
— Может, и так. Это, знаете, ситуация расчета, в которой оказывается каждый из нас. Мы делаем выбор каждый день, каждую секунду. Когда я принимаю решение выпить стакан воды, я чуть-чуть меняю структуру мироздания. То, что вы делаете, приносит результаты, которые вам нравятся, и результаты, которые вам не нравятся. Я, например, ради нескольких дней в Санкт-Петербурге должен был совершить долгое путешествие на самолете. Мой самолет сбросил в атмосферу еще тонну углекислого газа. Должен ли я был провоцировать это по большому счету? Не знаю... Чего я этим достиг? У меня запланирован разговор с какими-то людьми, и, может быть, я смогу изменить их представления о том, что собой представляет искусство, что с ним делать и для чего оно. Уравновешивает ли это тонну углекислого газа? Я полностью поддерживаю U2 в их правозащитной деятельности, во всех их гуманитарных начинаниях. Я хочу вам сказать, что все музыканты, с которыми я работаю, очень озабочены подобного рода проблемами. Но мой вопрос в том, что представляет собой форма искусства под названием "рок-музыка" сама по себе? Зачем она? Ее пропагандистская сторона — это, например, освобождение Аун Сан Су Чжи или остановка строительства дороги через лес под Москвой. Это пропаганда. Я ничего не имею против нее. Но где там искусство само по себе? На этот вопрос ответить сложнее.
— Ну, там, например, точно нет теперь фигуры героя. Вы согласны?
— Абсолютно. Поэтому если я и соглашаюсь выступать на сцене, то только не в роли фронтмена, мне это неинтересно.
— И еще очень сомнительной выглядит сейчас ваша идея Long Now Foundation (Фонд долгого сейчас), о которой много говорили несколько лет назад. Ведь все самые успешные вещи в информационном поле сейчас как раз очень компактные, быстрые. В этом ведь вы тоже были первопроходцем, достаточно вспомнить вашу музыкальную заставку для Windows.
— Я по-прежнему интересуюсь темой еле заметных изменений в очень большом промежутке времени, но вы правы, жизнь подсказывает противоположное направление мысли. И тем не менее к Long Now Foundation по-прежнему присоединяются новые активисты. В Лондоне есть, например, такая группа людей, которая называет себя "Long Finance" ("Долгие финансы"). Это банкиры, которые пытаются думать о деньгах по-новому, в более продолжительных временных координатах. Не очень популярная идея в последние годы, согласитесь. Весь этот кризис случился потому, что люди привыкли думать на 10–11 секунд вперед, не больше. Это будущее, которое всех устраивало. И вот эти банкиры пришли в Long Now и сказали: "Можем ли мы помочь? Может, конференцию какую-нибудь устроить?" Так что руки у нас не опускаются. Но, конечно, когда ты видишь, какой мощью обладают такие вещи, как, например, сообщение в Twitter из 140 знаков, мужества это не прибавляет.
— Если говорить о вашем музыкальном творчестве, вы же все-таки продолжаете выпускать альбомы в традиционном смысле. Это по-прежнему органичная форма для вас?
— Я продолжаю мыслить композициями определенной длины. И в то же время я развиваю такую форму организации музыки, в которой у музыки вообще нет предела, музыки, которая никогда не повторяется. Это подход Long Now, примененный к музыке. Музыка как континуум. Без начала, кульминации и финала.
— Но для "Everything That Happens Will Happen Today" вы написали вполне традиционные песни с куплетами и припевами.
— Никаких идеологических проблем с этим нет. Я люблю хорошие мелодии и красивые припевы. Просто это не единственное, чем я хочу заниматься. Как я уже говорил, я все больше думаю о том, что нового я могу создать в рамках этой музыкальной формы. Она все-таки очень старомодна. Мы с ней хорошо знакомы, и нам сложно в ней продолжать удивлять самих себя. И то, что это до сих пор происходит, вот это настоящий сюрприз.
— Один мой знакомый музыкант прожил какое-то время в Лондоне и, как он рассказывал, каждое утро бросал в ваш почтовый ящик диск со своими демозаписями в надежде получить комментарий, а может быть, и благословение. Никакого ответа он не получил. Или взять недавнюю песню группы MGMT "Brian Eno", которая примерно про то же... Скажите, в этом есть хоть какой-то смысл?
— Ваш друг либо не говорит вам правды, либо он оставлял диски по неверному адресу. Я стараюсь слушать то, что мне передают. Но на то, чтобы написать письмо каждому, у меня нет времени. Если меня что-то впечатляет, я стараюсь помогать. Обратите внимание на новую певицу по имени Анна Калви, у нее в январе выходит альбом. Я думаю, она бесподобна. Я не продюсировал ее альбом, но постарался помочь ей, чем смог. Советами, студийным временем. Подправил кое-что в одной песне. Когда MGMT говорят, что пытались связаться со мной, я не припоминаю такого. Но если бы я был молодым музыкантом, который пытается выйти на известного продюсера, я бы попытался для начала выйти на его лучшего друга.