Премьера балет
Прошедший в Красноярске I Всероссийский балетный форум "Балет XXI век" (см. "Ъ" от 25 ноября) завершился третьей за неделю премьерой Красноярского театра оперы и балета — "Весной священной" Игоря Стравинского в постановке главного балетмейстера труппы Сергея Боброва и художника-сценографа Теодора Тэжика. Из Красноярска — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
ХХI век, упомянутый в названии форума, оказался понятием чисто хронологическим — новейшими тенденциями современного балета красноярцев пугать не стали. Зрителям предложили традиционное меню: после двухдневного молодежного конкурса золото которого взял 19-летний красноярец Дмитрий Соболевский, последовал "Спартак" Юрия Григоровича в исполнении местной труппы с Иваном Васильевым в роли вождя восставших рабов. Свою фирменную партию премьер Большого танцевал с покоряющей истовостью, без всяких скидок на региональную аудиторию, и вызвал предсказуемый ажиотаж. Примечательно, что рядом с мировой знаменитостью красноярские солисты вовсе не казались провинциалами. Более того: и трагическая, но женственная Фригия Анны Оль, и самолюбивый сластолюбец Красс Кирилла Литвиненко, и обольстительная красотка Эгина Марии Куимовой выглядели убедительнее, чем большинство их московских коллег. Немудрено, что, несмотря на некондиционность основной массы патрициев и гладиаторов, главный советский блокбастер ХХ столетия имел оглушительный успех.
За ХХI век должна была бы отвечать свежая "Весна священная", показанная на заключительном концерте форума. Партитура Стравинского с самого своего рождения в 1913 году провоцировала хореографов на шокирующие решения и судьбоносные открытия. "Весной священной" испытывали себя главные радикалы ХХ столетия — от Вацлава Нижинского до Мориса Бежара и Пины Бауш. И чуть ли не каждая постановка авангардного балета вызывала либо восторг, либо скандал.
Авторы красноярской "Весны" тоже готовились к решительному высказыванию, однако явно не нашли общего языка. Художника Тэжика, убежденного, что Стравинский в своей партитуре предсказал катастрофы Первой мировой и крушение Российской империи, тянуло к глобальным обобщениям. Основой сценографии стал наклонный и к тому же пульсирующий золотистый полукруг, занявший полсцены и обозначающий плодородное тело земли. Мировые катаклизмы символизировала огнедышащая магма — ее изображение проецировалось на передний занавес; разбросанные у задника серые, будто оплывшие от напалма гигантские камни свидетельствовали о последствиях войны. Иногда сцену пронзали зеленоватые лучи прогресса, на существование внеземных сил намекали призрачные клубящиеся субстанции — охватить взглядом все многообразие "космизма" сценографа Тэжика было затруднительно.
Тем более что в этих декорациях развивалась совсем другая — вполне человеческая — история. Хореограф Бобров, разделив партитуру на 16 эпизодов, поставил балет про уничтожение инакомыслящих агрессивной толпой, управляемой демиургом. Поставил страстно, но вполне старомодно: основательно, повествовательно, используя классический танец, оживленный эстрадными вольностями и лихостями акробатики,— словом, так, как ставили в СССР лет 25 назад.
В балете действуют омерзительного вида неандертальцы, словно выпрыгнувшие из витрин местного краеведческого музея: тела, разрисованные наподобие анатомического атласа и оголенные черепа с космами спутанных волос, свисающих с затылков. Первобытные люди грубо совокупляются с "природой" — женщинами в телесного цвета комбинезонах, испещренных голубыми полосами, то есть "реками" (неискушенную красноярскую публику особо впечатлила кульминационная поддержка массового танца с водружением партнерш на вздернутую в однозначном жесте руку кавалеров). Беременная "природа" разрешается от бремени Чужим (солист Большого Денис Медведев) — юношей в красном обтягивающем комбинезоне, изъясняющимся такими стерильно академичными классическими па, что в его чуждости племени не остается сомнений. Тем более что между перекидными jete и assemble герой этак по-лебединому взмахивает руками, намекая, что он скорее дух (допустим, свободы), нежели существо из плоти. Намек подтверждает и отсутствие эротических поддержек в адажио Чужого и Отчужденной (Анна Оль) — довольно спортивном по форме, но нежном по существу. Понятно, что обоих добродетельных героев ждет гибель без надежды на воскрешение: их забивает орда неандертальцев во главе с обезьяноподобным Вожеватым (Демид Зыков). Узаконивает жертвоприношение верховная власть в лице шаманского вида Ведуньи (Олеся Алдонина), принявшая карающую позу на последнем аккорде Стравинского.
Красноярская "Весна священная" — эта дикая смесь наивного символизма и столь же простодушных физиологизмов, отважных побуждений и рутинного хореографического языка — оказалась действительно чужой в ряду знаменитых хореографических "Весен". Этот архаичный балет мог бы вызвать разве что снисходительную усмешку, если бы не захватывал своей динамичностью и, как ни странно — актуальностью. Не эстетической, разумеется.